рот, в немом бешенстве, он стал наливаться бурой краской да с такой интенсивностью, что у всех окружавших их возникло подозрение о кондрашке, которая, вот-вот, хватит первосвященника. Наконец продышавшись, он не то просипел, не то прошипел, как спущенное колесо:
— Да разумеешь ли ты сущеглупый на кого изблевал твой рот нечестивый словеса сии непотребные?!
В подтверждение своих упреков Патриарх воздел над головой посох, призывая, в свидетели всех очевидцев этого безобразия. Толпа священников глухо заворчала за спиной своего вожака, выражая с ним солидарность и возмущение. За спиной же Афанасьева ощетинились военные, которые тоже еще не забыли высказываний Патриарха о звероподобных русичах до прихода христианства. И хотя впоследствии Нафанаил пытался реабилитироваться за свои слова, говоря, что его де не так поняли, и что это была всего лишь литературная метафора, члены «братства Перуна» этого высказывания ему не простили.
— Конечно, разумею. Не мальчик, — криво усмехнулся Верховный. — А сам-то ты знаешь, кто ты есть такой?
— Аз есмь кормчий и пастырь волею Божьей поставленный пасти и окормлять Святую Русь! — уже чуть не сорвался в голосе бородач с шестикрылым серафимом на черном, по случаю траура, клобуке.
— Насчет кормежки это ты прав, рясоносный! — ткнул легонько Афанасьев указательным пальцем в обширное чрево предстоятеля. — Вон, какое брюхо наел на приходских харчах. Сразу видно, как спасаешь душу, умерщвляя постом и молитвами плоть. А вот насчет воли Божьей это ты хватил через край. Не путай купленные голоса Поместного Собора с волей Всевышнего.
— Ах, ты негодник, отпавший от хвоста кобылы! Да отсохнет твой язык богопротивный! Как смеешь ты нечестивец произносить срамные словеса?! На колени, тать окаянный, выкравший власть подобно Лжедмитрию!
— Перед кем на колени? — сделал удивленное лицо Верховный.
— Перед матерью нашей — церковью, которую я олицетворяю! — уже вовсю гремел Нафанаил, неистово потрясая патриаршим посохом и тем самым еще больше привлекая к себе внимание людей обступивших их со всех сторон.
— Никого ты не олицетворяешь экуменист и христопродавец. Или ты думаешь, что никто не знает о том, что тебе в 2016-м году в гаванском аэропорту папа тайно даровал кардинальскую биретту[114] и назначил тебя своим легатом.[115]
Толпящихся любопытствующих, будто ведром холодной воды окатило. С усмешечками и перемигиваниями наблюдавшие за этой безобразной сценой люди как-то разом примолкли и посуровели. Обвинение Афанасьева было слишком тяжким, чтобы не прислушаться к нему. Все-таки в отличие от Патриарха он еще ни разу не попадал в скандальные для своей репутации ситуации, а потому оснований не доверять ему, у людей было мало. Это понял и сам Патриарх, потому как отступили от него до сих пор напиравшие москвичи и он буквально спиной почувствовал за собой пустое пространство. Ему срочно требовалось как-то ответить на предъявленные обвинения, причем отвечать надо было аргументированно, а вот с этим как раз и ощущался дефицит. И он не нашел ничего лучшего чем завизжать с утробным надрывом:
— Ты лжешь, еретик проклятый! Узурпатор! Великим отлучением отлучу тебя — семя сатанинское от церкви Божьей!
Афанасьев, стоя под градом оскорблений тоже, как говорится «закусил удила» и отступать был не намерен, потому что чувствовал, что сейчас на кону лежит не только его личный авторитет, но и судьба хунты, поэтому он решил рискнуть и пойти ва-банк:
— Тебе показать видео, на котором запечатлен этот момент? — спросил спокойным голосом Верховный. С его стороны это был сущий блеф. Никакого видео об этом эпизоде не существовало и в помине. Просто ходили в высших эшелонах власти слухи, ничем и никем не подтвержденные, и все. Согласись Патриарх на это предложение, и Афанасьеву было бы не отмыться от позора ни в коем веке, но Нафанаил и сам дал слабину, наткнувшись на уверенный взгляд оппонента. И дрогнул.
— Э-э-э, это был просто сувенир! В знак расположения. Так принято обмениваться с иерархами при встрече, — начал он канючить, бегая по сторонам сальными глазками.
Вот и добегался. Это был приговор, который он сам себе и вынес. Теперь, чтобы он и как не говорил и как бы не оправдывался, сотни людей слышали вырвавшееся из его уст признание. А с учетом того, что у многих в руках были смартфоны с включенными видеокамерами, можно было с уверенностью сказать, что уже через час Ютуб будет забит роликами о тайных связях Патриарха с Ватиканом. Афанасьева так и подмывало произнести набивший всем оскомину интернетный мем: «Это фиаско, брат», но он каким-то чудом сдержался, решив, однако добить противника, не давая ему золотой мост»[116] и закрепляя свой нежданный успех:
— А еще я разговариваю, — продолжил он, не повышая голоса, — с контрабандистом и жуликом, который торгует подакцизным товаром, не платя налогов. Да-да, я про сигареты. Что ж вы, долгогривые, вслух осуждаете курильщиков, епитимьи на них накладываете, а из-под полы, втихаря, продаете, значит? Нехорошо. Бог накажет вас за это двурушничество. А напоследок я тебе еще добавлю. Если ты, жиртрест, и дальше будешь торговать в храмах антивирусными масками для прихожан по 30 рублей за штуку, скупая их у производителей за 5 рублей, то я поступлю с тобой аки Христос поступил с торгующими во храме. Помнишь, что он сделал? И тогда уже не ты меня отлучишь от церкви, а я тебя посажу за организованную тобой спекуляционную деятельность во время чрезвычайного положения. Завтра проверю, как быстро до тебя доходит то, что я сказал. А теперь посторонись и дай пройти.
Оттеснив плечом Патриарха, Афанасьев пошел к стоянке авто и бронетехники. Плотной кучкой, его соратники устремились за ним. В спину ему неслись непотребные проклятия жалкого и кривляющегося человечка в рясе, но Афанасьев не обращал на это никакого внимания. Он уже знал, что этот бой он чудом, но выиграл, а то, что у него творилось за спиной, это уже были последние залпы отступающего по всем фронтам неприятеля. Знал об этом и сам Патриарх, от того и бесился в неизбывной злобе. Знал, что дни его пребывания на посту высшего церковного иерарха сочтены. Клирики, твердо стоящие на позициях православия ни за что не простят ему закулисных махинаций с католиками, а значит, новый Поместный Собор неизбежен, как неизбежно и его низложение.
Молча сели в машину. Лишь Рудов отирал платком враз вспотевший лоб.
— Ну, ты даешь, Валерий Васильевич!? — не то одобрительно, не то осуждающе проговорил он, когда они уже стали отъезжать от дворца.
— А я согласен с Валерием Васильевичем, — подал голос Юрьев. — Я уже давно наблюдаю за шашнями нашего Патриарха то экуменистами, подавляющее число которых
