ребята принесли задушенных ими голубей, то мать Щелкунова обрадовалась, помогла их приготовить, хотя я возмущалась этим». Своего родного отца Юра Щелкунов не знал: «Без отца я остался в возрасте двух лет и помню о нем лишь то, что он дрался…» Мать поясняет: «Отец Юры был неоднократно судим, а потом умер».
А вот другая семья. Слово Евгении Ивановне Бычковой, образование 6 классов, не замужем: «Юра – единственный ребенок. Мужа у меня нет. В нашей семье никто, кроме сына, не судим. С семи лет он проводил свободное время на улице. Когда стал работать – не успевал учить уроки и бросил школу. Появилось свободное время, которое проводил на улице… Я много работала и не могла уследить за каждым его шагом».
Вот обстановка в семьях: в одной пьянка, равнодушие к парню; в другой – крайняя занятость матери, безнадзорность; в обоих – безотцовщина. Бычков Юра сказал: «Моя связь с отцом ограничивается алиментами».
Отношение матерей к преступлению ребят.
ЩЕЛКУНОВА. Я думала, что он взрослый. Что получил хороший урок в прошлый раз. Но я ошиблась в нем. Он не оправдал моего доверия.
Позвольте спросить, Галина Петровна: а почему вы думали, что Юра – взрослый? Потому что ему семнадцать лет? И почему он «не оправдал вашего доверия»? Разве его перевоспитание заключалось в вашем пассивном «доверии», оказанном, кстати, непонятно на каком основании? Разве не следовало взять его под жесточайший контроль, всю себя отдать этому делу, искать помощи везде – у администрации, общественности, государственных органов, вместо того чтобы оказывать ему «доверие», которого он не заслужил, но которое зато ничего, никаких усилий вам не стоило?..
БЫЧКОВА. Я считаю, что к уголовной ответственности мой сын привлечен правильно. Здесь моя вина, это я не углядела за ним. Я много работала и не могла уследить за каждым его шагом, а общественность этим тоже не занималась…
Сказано, по крайней мере, честно и прямо.
Итак, семьи, не сумевшие воспитать ребят честными. Семьи, оказавшиеся полностью беспомощными в еще более сложной задаче их перевоспитания после первого суда. Но ведь семья – это первичная ячейка нашего общества. Общество не может быть равнодушно к положению в семье, к судьбе мальчишки? Не может. Но отдельные его представители – иногда бывают. Тогда наступают тяжелые потери. Вот как в этом случае.
Во-первых, выясним, как реагировала на существование двух Юр общественность по месту их жительства. Вот письмо домового комитета:
«По месту жительства Бычков и Щелкунов характеризуются отрицательно. Судимы за кражу на стройке (спасибо за информацию). Домком при обсуждении положительной характеристики надеялся, что Бычков и Щелкунов еще молоды и в дальнейшем учтут, что они на скамье подсудимых. Но они этого не учли и вторично попали под суд…»
Обратите, пожалуйста, внимание, насколько сходна позиция домкома с позицией матери Щелкунова: дали ребятам положительные характеристики, то есть «оказали доверие», надеялись, что они «учтут»! А вот неблагодарные мальчишки взяли – и не «учли»! Да-а, «оказать доверие», положиться на то, что запущенные в воспитании ребята – сами «учтут» – до чего ж ни к чему не обязывающая позиция. Ни хлопот, ни забот – просто надо положиться на ребят, пусть сами себя перевоспитывают…
«…До домкома дошли сведения, что Бычков участвовал в поломке газетной витрины…», «…за последнее время в доме стали пропадать электролампочки, газеты и журналы из почтовых ящиков, засовываться в замки квартир булавки, проволока, гвозди…»
Нет, домком вовсе не намекает на то, что во всех этих делах участвуют Бычков и Щелкунов. Просто происходят вот такие неприятности, и домком, по-видимому, надеется, что их учтут при избрании меры наказания Бычкову и Щелкунову.
Вот и вся позиция общественности. Ни слова о семьях ребят, ни слова о том, что делалось для их исправления, ни слова об их ребячьих склонностях. Их просто не знают в домкоме, не говоря уже о том, что никому и в голову не пришло заняться ими, поработать, узнать, чем они дышат, как-то помочь. Полное равнодушие… А ведь еще после первой кражи, которую Бычков, как и последующие, объяснил радиолюбительством (и у нас нет никаких оснований сомневаться в его душевной приверженности всем этим конденсаторам, сопротивлениям, ферритовым стержням), можно было, необходимо было направить его страсть в правильное русло, связать его с организациями детского творчества, приучить к коллективному труду вместе с другими ребятами.
Но общественники ребят просто не знают. А раз не знают, то рассчитывать на то, что с ребятами будут работать по-настоящему, перевоспитывать их, не приходится, как и в данном случае. Теперь их будут перевоспитывать в колонии, по приговору суда.
Пошли дальше. Ведь оба парня работали. Может быть, рабочий коллектив оказывал на них доброе влияние, но не помогло, преступление совершилось вопреки этому влиянию? Узнаем, что после окончания профессионально-технического училища Бычков поступил работать в СУ-58 «Моссантехстроя» № 1. Числился там в течение восьми месяцев, из которых шесть прогулял, а в январе вообще бросил работу. Единственная мера, которую предприняли, – поговорили с матерью подростка. Не помогло. И на этом успокоились.
А вот характеристика Щелкунова из СУ-151: «За период работы ничем не отличился, исполнительный, замкнутый». И все. Восемь слов. Ни звука о прошлой судимости, о мерах по перевоспитанию «трудного» подростка. Читая эту характеристику, мы впали в некоторое сомнение. «Не может быть, – подумали мы, – чтобы суд, вынося приговор об условном наказании подростка, не возложил обязанностей по его перевоспитанию на коллектив, в котором он работает». Снова перелистали дело, открыли приговор. Да, конечно, мы не ошиблись: «Осужденного Щелкунова передать на перевоспитание коллективу треста»…
Перевоспитали. По характеристике видно, как «серьезно» занимались Щелкуновым в коллективе, как «выполнили» свой гражданский долг, как исполнили приговор суда, имеющий силу закона! В этой связи характерны показания матери Щелкунова: «Перевоспитания в коллективе Юра не чувствовал, его даже не приняли в члены профсоюза, не говоря уже о наблюдении и контроле».
Остается только пожалеть, что суд, рассматривавший второе дело подростков, не вынес в адрес общественных организаций «Моспроммонтажа» соответствующего частного определения. И не в том дело, что из-за этого в тресте не накажут ответственных за бюрократическое равнодушие. Просто, если история повторится – а она имеет такое свойство, – в коллективе снова потеряют человека…
Парадоксально, что подобные обидные потери случаются в наше время, когда заводская, фабричная общественность почти повсеместно считает борьбу за возвращение в строй оступившегося подростка своим кровным делом. Чтобы убедиться в этом, достаточно взять практику хотя бы нескольких крупных предприятий, расположенных в разных местах страны.
На Магнитогорском металлургическом комбинате начали с того, что подошли к проблеме
