— я не знаю, однако оно было ужасно тяжёлым. Дать мне такой выбор было жестоко.
Но я сделала его.
Поднялась и подбежала к столу — сделай я это медленно, то точно не решилась бы. А потом рванула к кровати, перебралась со своей стороны через одеяла и села рядом, едва касаясь острыми коленями его бока. Тяжело сглотнула, едва найдя, чем это сделать в полностью сухом рту. И занесла руку.
Замерла, чувствуя слёзы на глазах. Да разве я убийца?!
— Левее, — произнес мужчина, — и выше, — смешок, — ткнешь в живот — только помучаешь, а так доберешься сразу до сердца, — второй смешок, — что с твоим размахом и силой удара маловероятно, но всё же…
Он посмотрел в мою сторону, оглядел мои круглые от страха глаза и протянул руку к моей, чтобы сжать поверх мои пальцы, удерживая едва не выпавший нож, и медленно опустить к своей груди, прицеливаясь.
— Можно было бы бить сюда. Если бы твоя служанка не присекла любые попытки, принеся тебе самое ужасное орудие убийства, — хмык, — ты меня им разве что распилить сможешь, — его указательный палец прошёлся по закругленному кончику ножа, — видишь, он совсем не острый.
Я отбросила зазвеневший по полу нож, наклонилась к нему и, схватив за вырез всё ещё влажной рубахи, прижалась губами к губам.
— Лу, я пьян, а ты… — отстранился он.
Но я не дала договорить. Мне вмиг стало так спокойно и правильно на душе, что я прижалась к нему сильнее и выдохнула, чувствуя, как его ладони скользят вверх по моим ногам:
— Сделайте то, что намеревались сделать в гостиной.
Руки замерли на бедрах прямо под моей рубашкой. А после двинулись к внутренней стороне.
Через мгновение я оказалась на спине, прижатая им к кровати, пока его губы касались моей шеи, борясь с огромной тянущей болью в животе.
* * *
— Как это не больно?! — совсем недоумевала Шага, — не бывает такого!
Веста сидела молча, хмурясь и вглядываясь в ищущую пятна крови на простыне служанку. Не найдя, обе уставились на меня с осуждением. Я же отобрала у поварихи полотенце, укуталась им прямо в воде, а после шагнула из ванны, уже выглядывая второе и обдумывая путь до ширмы.
Однако выжать полотенце мне не дали — Оушен без зазрения совести распахнул дверь, схватил меня и сел вместе со мной в кресло, довольно произнеся:
— Брысь отсюда! Обе! — опешившим женщинам, и целуя меня в плечо, — нужно поспать, Лу. Четыре утра. Только представь!
Мне представлять не нужно было — я без его слов всё понимала.
— А в-ванна, господин… — не понимала как ей поступить Шага.
— Завтра, — махнул на неё рукой лорд, — у меня для тебя новость, Лу, — вышло у него, как у кота, будто мурча, — я созвал батальон и сообщил им, что мы теперь принимаем все решения вместе.
Я подняла неверующий взгляд к его лицу. Шага на половине пути к выходу запнулась и выскользнула из комнаты уже бегом. Веста в этот момент даже до середины дохромать не успела, потому и обернулась от потрясения.
— Так легко? — не сдержалась я.
Он на секунду опешил, потом растёкся в улыбке и воскликнул:
— Легко?! Я был на грани четыре проклятых богом месяца! Да я…
На этих словах он замер. Радость его пропала, как и громкость голоса, а на лице появилась задумчивость.
— И в самом деле легко, — спокойно и собранно сказал он, а после мягко улыбнулся и добавил, — пойдём спать.
Мужчина поднялся, поставил меня на ноги, стянул с меня мокрое полотенце и отправился к шкафу за новыми рубашками для нас двоих.
* * *
Жизнь на Эшелоне вновь стала прежней. Хотя. Таковой она вряд ли была хоть когда-то.
Однако случилось несколько изменений.
Во-первых, без моего согласия Оушен не мог теперь сделать и шага, отправить и письма, отдать и приказа. Даже мелкого и не очень важного.
Это вызывало на его лице улыбку в первые дни. В последующие, когда он считал, что мой контроль спадает, это выводило его из себя. Через полторы недели он окончательно взбесился, мне пришлось закрыться в вагоне Весты, и я впервые за многие месяцы поговорила с ней нормально. На следующее утро лорд, светящий тёмными кругами под глазами и ужасным запахом скисшего алкоголя, спокойно и прилюдно попытался отобрать у меня власть. Мы с офицерами были против (они — только потому, что я обещала им разрешить жениться на совершеннолетних и согласившихся на это женщинах с поезда). Новый приказ вступил в силу, а Оушен разводил скандалы ещё две недели и нередко бранился мной.
Во-вторых, моё проклятье спало. Узнала я это буквально на следующий день после… да. Попросту забыла, что нельзя смотреть на вошедшего в вагон офицера и… он не умер. Поняли мы с лордом это, только когда он ушёл.
Оушену это снова не понравилось.
В-третьих, помимо уроков я начала интересоваться делами Эшелона, потому доставала всё ещё не сдающегося мужчину вопросами, иногда радуясь его хмурости от моих успехов.
В-четвертых, я поняла, что Всезнающий никогда не делает чего-то просто так. В судьбе Оушена я появилась так же неспроста: я не должна была его убивать и стараться поставить на истинный путь. Я была рождена и выучена, чтобы нести ответственность за него.
Ему я, конечно же, ничего не сказала, однако следующие события сделали всё сами. Они подтвердили моё осознание.
Я шла в кабинет господина, неся с собой весть, способную найти отклик даже в самом холодном сердце.
— Госпожа врач сказала, что… — я застыла у входа в кабинет, глядя на лежащую навзничь на полу учительницу, — она…
Я перевела глаза на лорда, сидящего со скрещенными пальцами у подбородка. Взор его был направлен в стену напротив.
— Мне казалось, что проклятье тебя покинуло, — я обошла госпожу по стеночке и пробралась к мужчине, — ты приказал её убрать? Она и в самом деле была хорошей.
Теперь моя новость была не такой радостной. Для него. Но может она перебьёт плохую?
— Я ожидаю Клауса, — тяжело выдохнул он.
Я кивнула и… опустила голову. Радоваться чему-то в такой момент? Я стала совсем холодной. Или виной тому…
— Госпожа врач сказала…
— Милорд, — вошёл в кабинет офицер.
И упал замертво, заставив меня отшатнуться к Оушену, который даже не шелохнулся. И это при том, что я на мужчину и взглянуть не успела.
— Восхитительно, — произнёс лорд, хмыкнув, — я проклят вдвойне?
Я не могла ничего сказать. Всё произошло слишком быстро, и чего-то понять я даже не успела.
— Миледи… — Шага
