Он сам взял ложку, попробовал дивью кашу, поморщился (фу, отрава) и стукнул кулаком по подлокотнику, так что косточки на троне затрещали:
— Эй, слуги! Седлайте Шторм-коня! Я вскоре выезжать изволю… — а сам усмехнулся. — Сейчас потеха будет! Это ж зверь, а не конь. Одних потопчет, других залягает, третьих через плетень метнёт. Красавец! Пойдёшь смотреть на забаву, Лютогор?
Лис мотнул головой.
— Не-а, я лучше кашу доем.
— Ладно, — махнул рукой отец. — Тогда через полчаса приходи к навьему зеркалу — я как раз в путь трогаться буду. А салфетку-самобранку эту я тебе дарю. Мне она без надобности.
Надо ли говорить, что в условленный час Лис был там, где ему велели, — у зеркала. Сперва мутное стекло ничего не показывало, но чары работали, значит, нужно было просто подождать, пока отец позволит им проявиться.
Сердце ныло от дурного предчувствия. А ну как и впрямь догонит Кощей беглецов? Слишком уж у него вид был самоуверенный… Отсюда Лис ничем не сможет помочь — придётся просто смотреть и надеяться на лучшее. Но ожидание в неведении, что ни говори, было бы ещё хуже.
Он вздрогнул, когда по зеркалу вдруг прошла рябь — словно ветер тронул гладь мутного пруда. Стекло прояснилось, показав чёрные лошадиные уши, смоляную гриву и лоснящуюся шею. Шторм-конь был, конечно же, вороным — Лис в этом и не сомневался, Кощей только на таких и ездил. Ещё позлее выбирал, поноровистее.
Послышался свист кнута, потом громкое ржание. Скакун сделал свечку и вдруг взмыл в небо так стремительно, что Лиса аж замутило. Наверное, всё же не стоило столько каши есть…
Он слышал, как ветер свистит в ушах, как хлопает за спиной плащ — почти летел вместе с Кощеем, — и сердце то и дело ухало в пятки. Когда Лис попривык к стремительно проносящимся внизу лесам и полям, испещрённым жилами рек, ему даже понравилось это чувство полёта.
Вскоре конь влетел в мягкие будто вата тучи, и смотреть стало особо не на что, но Лис всё равно не мог оторвать глаз от зеркала. В какой-то момент он понял, что грызёт ногти — будто в детстве, — и усилием воли спрятал руки в карманы.
Время шло, и Шторм-конь будто бы стал немного снижаться, а может, тучи начали рассеиваться. И вдруг — бах — прямо перед носом вырос кряжистый ствол дерева. Разгорячённый скакун затормозить не успел. Вот и скачи после этого быстрее ветра…
Лис при ударе невольно зажмурился. Всё было настолько по-настоящему, что он почти ожидал удара, но, к счастью, зеркало передавало лишь изображения и звуки. Почти сразу же донеслись хруст веток и отборная ругань — узнав голос отца, Лис открыл глаза.
У него захватило дух: под ногами где-то очень далеко виднелась земля и с десяток каких-то маленьких — будто игрушечных — избушек.
— Ах, негодяи, гребень мой волшебный тоже забрали, — проворчал Кощей. — Ну ничего, меня даже непролазный лес надолго не задержит. Эй, вороной, а ну-ка сними меня отсюда!
Он трижды щёлкнул пальцами и свистнул (было похоже на условный знак). Шторм-конь подлетел, позволил на себя взобраться и, плавно кружа, спустил незадачливого хозяина на землю.
Тут Лису показалось, будто бы чудесный скакун бережёт левую переднюю ногу. Наверное, впервые в жизни он желал доброму коню, чтобы тот захромал и не сумел продолжить бег. Оказавшись на земле, Кощей стреножил вороного, а сам вытащил из-за спины двуручный меч. Этот клинок был хорошо знаком Лису. У меча даже было имя — Душегуб. Никто не мог остаться живым, получив удар. И ничто не оставалось целым при соприкосновении с ним — даже кряжистые стволы непролазного леса.
Размахивая оружием направо и налево, Кощей яростно прорубал себе просеку. Сперва клинок входил в дерево легко, будто в масло. Потом отец начал уставать, из зеркала доносилось его тяжёлое дыхание и зубовный скрежет. Несколько раз он устраивал привал. Однажды даже задремал — по обыкновению, с открытыми глазами, и Лис был вынужден долгое время разглядывать небо, сплошь заплетённое корявыми ветками.
Когда синеву сменил ярко-оранжевый закат, Кощей очнулся и снова взялся за работу. Но как он ни старался, а просека была готова лишь на рассвете. Довольный своими трудами, князь снова сел на коня и помчался вперёд — сперва медленно, потому что в лесу вороной не мог взлететь. Но как только они миновали преграду, скакун опять взмыл к облакам.
Лис, наверное, никогда не молился столько, сколько в этот день, но, увы, боги оказались глухи к мольбам. Может, потому, что никаких богов и вовсе нет на свете? Разве сложно им было бы создать побольше препятствий на Кощеевом пути? Сделать так, чтобы конь всё-таки захромал или чтобы солнце с луной поменялись местами и отец сбился с пути? Впереди уже слышалось потрескивание пламени в Огнь-реке, и руки Кощея, крепко сжимавшие поводья, покрылись бисеринками пота. Ох, и жарко же там должно быть, если даже он вспотел!
Сердце заколотилось ещё быстрее, когда внизу показалась река, полная огня и лавы. По обе стороны от неё не росло ни кустика — всё вокруг было усыпано чёрным пеплом. С высокого берега на низкий перекинулся изогнутый дугой добротный мост — как раз на таком расстоянии, чтобы путники, переезжавшие через пламенные потоки, не сгорели. Из чего был сделан этот мост, Лис издалека не понял: точно не из дерева и не из металла. Впрочем, его это быстро перестало интересовать, потому что сквозь дым и искры он увидел, как три всадника, с высоты похожие на букашек, пытаются перейти на тот берег. Они скакали во весь опор, но Кощей всё равно приближался.
Заметив беглецов, он рассмеялся и пришпорил скакуна. Верный конь камнем пошёл вниз (от свободного падения у Лиса захватило дух, он невольно вжался в стул, на котором сидел), но ближе к земле выровнялся и ушёл в парение — прямо над головами у беглецов. Те рванули вперёд, потом попробовали развернуться, но Шторм-конь не отставал. А Кощей хрипло вскричал:
— Эй, дивьи трусы! Нешто вам духу не хватает принять бой? Отдавайте краденое, живо!
