Книга Кто свергал Николая II и рушил империю? - Валерий Евгеньевич Шамбаров

Осознавали ли люди, что они натворили? Покаялись? Нет! Упрямо цеплялись за развеявшиеся миражи. Были страшно обмануты, но не могли оторваться от въевшихся в души обманов. Интеллигенты, военные, молодежь убеждали сами себя, что настоящие революционеры — они, а большевики это германские шпионы, испохабившие революцию. В кулуарах продолжали обсуждать надежды на «учредилку». Добровольцы-корниловцы браво горланили свой марш: «…Мы былого не жалеем, Царь нам — не кумир…» Донские казаки сделали гимном старинную песню «Всколыхнулся, взволновался Православный Тихий Дон», но поменяли слова. Вместо «и послушно отозвался на призыв Монарха он», вставили «на призыв свободы он». Были и такие, как Деникин, пытавшиеся собрать всех недовольных большевиками под нейтральным знаменем «единой и неделимой России». Но и им не дано было победить. Потому что они силились соединить несоединимое — измену царю с верностью Богу и Отечеству.

Расплачиваться пришлось и Церкви. Только Октябрьский переворот смог встряхнуть Поместный Собор, продолжавший свои заседания, — и только тогда трезвые голоса стали брать верх над сторонниками «революционных» реформ. После трех месяцев споров и обсуждений наконец-то постановили, что избрать патриарха все-таки нужно, — да и то с минимальным перевесом голосов («за» проголосовал 141 делегат, «против» — 121, и 12 воздержалось). Пришлось даже принимать отдельное постановление, что патриарх должен избираться из «лиц священного сана» (были мнения, допускающие ставить его вообще из мирян, как у протестантов).

Выборы патриарха в ноябре 1917 г. пришлось проводить уже в храме Христа Спасителя — потому что главный, Успенский собор Кремля в дни революции был расстрелян из большевистских орудий. Из троих избранных кандидатов старец Зосимовой пустыни Алексий перед Владимирской иконой Божьей Матери вытянул жребий. Патриархом стал митрополит Московский Тихон (Белавин). После этого Собор принял законопроект о юридическом статусе Православной Церкви. Определялось, что она «занимает в Российском государстве первенствующее среди других исповеданий публично-правовое положение», «государственные законы, касающися Православной Церкви, издаются не иначе, как по соглашению с церковной властью», «глава Российского Государства, министр исповеданий и министр народного просвещения и их товарищи должны быть православными…»

Но куда там! 23 января Совнарком опубликовал «Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви». Провозглашалась свобода совести, запрещались «преимущества и привилегии» каких-либо вероисповеданий. Религиозные общества вообще лишались юридического лица, их имущество признавалось «народным достоянием». Христианское воспитание детей возбранялось. Кстати, по Высшему счету, разве не адекватным наказанием это выглядело? Права Церкви, ее имущество и богатства даровали и обеспечивали не законопроекты, а русские цари. Но она сама отвернулась от царя. Сама отвергла православного главу Российского государства. Отказалась от собственного защитника, искреннего и надежного. И начались налеты на монастыри и храмы, убийства священнослужителей, епископов, митрополитов…

А Россию уже вовсю делили иноземцы. Германский посол в Москве Мирбах докладывал: «При сильной конкуренции со стороны Антанты ежемесячно необходимы 3 млн марок» — и предупреждал, что могут понадобиться более крупные суммы. Казначейство выделило ему 40 млн. Министр иностранных дел Кюльман писал послу: «Расходуйте больше денег, поскольку мы чрезвычайно заинтересованы в том, чтобы большевики выстояли. Фонды Рицлера в Вашем распоряжении…» В Берлине организовали особый синдикат для экономической экспансии на Востоке, он открыл свой филиал в Москве.

Но действовали и американцы с англичанами. Английские историки, анализируя донесения Локкарта, приходят к выводу: в них «содержалось не что иное, как схема охвата всей русской экономики — гигантское расширение зоны британского влияния, в то время как лежащая в прострации Россия могла быть низведена — или поднята — до статуса британской колонии» [88]. Хотя Троцкий в качестве деловых партнеров предпочитал американцев. Робинсу он сделал поистине сказочное предложение: «Ни мое правительство, ни русский народ не будут возражать против контроля со стороны американцев над всеми грузами, направляемыми из Владивостока в Центральную Россию и против фактического американского контроля над Сибирской железной дорогой». Лев Давидович организовал для Робинса встречу с Лениным. Он был более осторожным, столь грандиозными авансами не кидался. Но согласился привлечь американцев к восстановлению транспорта и промышленности, пообещал и другие выгоды, передал через Робинса личное послание Вильсону.

США со своей стороны выражали готовность поддержать большевиков. 1 мая 1918 г. была создана «Американская лига помощи и сотрудничества с Россией». Президентом стал доктор Фрэнк Гуднау, вице-президентом — знакомый нам Уильям Б. Томпсон, в лигу вошли сенаторы, видные промышленники. Мы уже упоминали о Христианской Ассоциации молодежи, в правление которой входили Шифф, Форд, Гувер, Крейн. Она взялась обеспечивать снабжением 10 тыс. красноармейцев. Шли и поставки винтовок, пулеметов, снарядов.

Вскоре в Америке возникло неофициальное представительство большевиков, «Совбюро». Возглавил его Людвиг Мартенс — вице-президент фирмы «Вайнберг и Познер», о которой мы уже говорили. Штаб-квартира организации расположилась по тому же знакомому нам адресу, где раньше были офисы Рейли, Вениамина Свердлова. А также четверых директоров ФРС США и Чарльза Крейна — Бродвей, 120. В руководство «Совбюро» вошли Джулиус Хаммер (покровитель Троцкого в Америке), Григорий Вайнштейн (работодатель Троцкого), Кеннет Дюран (адъютант Хауза). Пересылки с Москвой поддерживал Михаил Бородин (Грузенберг) — еще один выходец из Чикагского университета, связанный с Крейном.

И здесь же очутились два деятеля, в дни Февральской революции захватившие министерство путей сообщения и загнавшие поезд царя в Псков, — Ломоносов и Бубликов. Временное правительство отправило их в США с торговой миссией. Ломоносов тоже вошел в руководство «Совбюро». Бубликов пристроился скромнее, корреспондентом газеты «Новое русское слово» — она издавалась той же фирмой «Вайнберг и Познер». Заключались очень солидные сделки для Советской России. Финансировал «Совбюро» банк Моргана, деньги переводились и из Москвы через американскую дипломатическую миссию в Стокгольме [70].

Важным перекрестком советско-западных связей оставалась Скандинавия. Олафа Ашберга стали называть «большевистским банкиром». Здесь же, в Стокгольме, обосновался дядя Троцкого Животовский. Он создал синдикат, куда вошли другие банкиры, эмигрировавшие из России. Хотя можно отметить: обе стороны, сотрудничавшие с большевиками, Германия и Антанта, темнили и двурушничали. Немцы заключили секретное соглашение с финнами, признали их право на Карелию — если сумеют захватить. Признали «суверенитет» Дона, поставляли атаману Краснову оружие и боеприпасы. Но от более действенной помощи уклонялись, поскольку Людендорф видел в белогвардейцах «реальную угрозу будущему Германии». Идеальным он считал «взаимное истощение красных и белых» — а в выигрыше останутся немцы.

Точно так же державы Антанты одной рукой помогали красным, а другой — белым. Но этой помощью иностранцы регулировали белогвардейцев. Так, генерал Корнилов в конце 1917 г. предлагал возглавить борьбу на Дону атаману Каледину и Алексееву. А сам хотел пробраться в Сибирь и поднять ее против большевиков. Ленинское правительство еще не утвердилось у