отомкнет изнутри шпингалеты и отворит окно. Коська будет стоять на страже у арки ворот. Через окно Митя и Таракан натаскают бумаги, сколько поместится в наволочку. Если явится вожатая или выйдет покурить пожарник, Коська должен свистеть на мотив «Цыпленок жареный».
— А я? — спросил Славик.
— А ты ступай Кабаниху глядеть, — гоготнул Коська. — Ей режиссер пузо будет делать.
Славик промолчал. Над ним имели право издеваться.
Прежде чем приниматься за форточку, Таракан дотошно обследовал обитую жестью дверь. Она была выкрашена суриком и заперта на два висячих замка — один в петлях, а второй замыкал длинную кованую накладку. Дверь не отворялась много лет. Суриком были вымазаны не только створки, но и оба замка.
— Клешня говорил, там душа обитает? — спросил Таракан глумливо. Он приник ухом к двери и прохрипел фальшивым голосом — Сестренка не приходила?
Ребята затаились. Прошла полная минута. Лицо Таракана делалось все строже и строже.
— Ну и чего? — тихонько спросил Митя.
Таракан поднял палец.
— Туда другого хода нет? — спросил он шепотом.
— Нет, — сказал Славик. — Клешня говорил, нет.
— Ну-ка, Митька, послушай.
Митя застыл у двери.
— Тукает, — проговорил он испуганно.
Ребята притихли. Клешня не соврал. В подвале действительно обитала душа присяжного поверенного. Вдали, за Форштадтом, глухо прогремел гром. По низкому небу тащились черные тучи, цепляясь друг за друга, словно убогие слепцы. И сверху, и снизу, и изо всех углов надвигалась темнота.
— Коська, ступай на пост, — сказал Таракан чужим, призрачным голосом.
Подвальное окно находилось ниже уровня земли. Кирпичный приямок был накрыт железной решеткой. Таракан и Митя подняли решетку, прислонили ее к стене и прыгнули вниз.
— А мне что делать? — спросил Славик.
— Держи решетку. Чтобы ветер не свалил.
Славик встал над приямком и, сосредоточившись, взялся за прут.
Таракан возился с форточкой.
Он попробовал расстругать щель перочинным ножом, но дерево сделалось как камень.
— Свети! — велел он Мите.
Митя стал чиркать спичкой. Таракан пытался просунуть клинок в щель, подцепить крючок.
— Без фомки не открыть, — бормотал Митя — Фомку надо.
— Зажигай, — прошипел Таракан.
Не успел Митя чиркнуть, форточка хрюкнула и распахнулась, как будто кто-то дернул ее изнутри.
Митя шарахнулся.
— Порядок, — сказал Таракан. — Лезь.
— Кто?.. Я?..
— А кто? Я, что ли?
— Как же я полезу? Мне не забраться.
— Иди подсажу.
— Погоди-ка, Таракан, погоди-ка, — забормотал Митя. — Идет кто-то. Вроде Коська свистнул…
— Никто не свистнул. Да ты чего? Покойников испугался?
— Нет, что ты! Знаешь, Таракан, если бумага чернилом исписана, на базаре ее не возьмут. Да я не боюсь… Чего бояться… Обожди! Коська!
Издали, от ворот, доносился голос пожарника:
— А курить не можешь, и не приваживайся. Ничего в табаке нет хорошего, ни в части здоровья, ни в части возгорания…
— Я почти каждый день курю, — надсадно кашлял Коська. — Чем крепше нервы, чем ближе цель… А ваши дюже крепкие!
Он исполнял свою задачу отлично.
— Ну? — вопросил Таракан с угрозой. — Два… Три…
Выхода не было. Митя покорно залез ему на плечи, уселся на голове и вытянул ноги.
— Не дрожи! — приказал Таракан.
— Я и не дрожу… Это у тебя у самого голова дрожит!
Пока Таракан прислушивался к пожарнику, Митя незаметно сунул в карманы по кирпичному обломку. Сделал он это без надежды на успех, от полного отчаяния, но кирпичики сработали безотказно. Ноги пошли легко, а дальше заклинило.
— Вот беда… — бормотал Митя, пока Таракан пытался протолкнуть его внутрь. — Не обедал бы, тогда бы прошел… Надо завтра, натощак. Завтра пройду…
Славик, может быть, и пожалел бы приятеля, но он был занят своими грустными мыслями. У него возникло подозрение, что его деятельность по поддерживанию решетки не имеет никакого смысла. Тяжелая решетка надежно упиралась в стенку, и, чтобы ее опрокинуть, была нужна немалая сила. Какой уж там ветер. Он, чудак, прилежно ухватился за железный прутик, радуется, что участвует в общем деле, а Таракан над ним просто издевается. Спрыгнуть бы сейчас вниз и сказать: «Довольно строить из меня дурачка! Ты сам трус и бездельник, много воображаешь, а ничего не можешь сделать. Сейчас я сам залезу в подвал, открою окно, натаскаю бумаги, продам ее на базаре и сам пойду выкупать Зорьку».
— Огурец! — послышался тихий зов Таракана.
— Чего?
— Иди сюда.
— Зачем?
— В подвал полезешь.
У Славика екнуло в животе.
— Ну?
— Так я же… Я же… решетку держу.
— Бросай. Прыгай.
— А если она упадет… Вон какой ветер.
— Прыгай, тебе говорят!
«Хоть бы пожарный пришел», — подумал Славик.
Где-то далеко пожарник объяснял Коське:
— Отдельному человеку — вред, а народу в целом — польза.
В садике «Тиволи» заиграл духовой оркестр. Это значило, что пошел девятый час местного времени и гости давно в заречной роще.
— Два… три… — начал отсчитывать Таракан.
Славик не помнил, как это произошло, но он уже сидел на голове у Таракана и просовывал ноги в форточку.
Опомнился он, больно ударившись о бумажные кипы.
В подвале была густая, как деготь, темень. В дальнем углу отчетливо тукало. Вдоль стен шуршало. Славик вспомнил, что от нечисти помогает молитва, залопотал: «Христос воскрес, Христос воскрес…»
Постепенно глаза его привыкли к темноте. Он стал различать окно, бумажные кипы, тавровую балку, на метр торчащую из кирпичной стены, и темную, притаившуюся в дальнем углу бесплотную фигуру.
Душа присяжного поверенного сидела у самой стены на корточках и бормотала что-то отрывисто и сердито.
— Окно… — доносилось до Славика… — Быстро… Окно…
— Я… я залез в окно, — собравшись с силами, признался Славик и шаркнул ножкой. — Я больше не буду.
Он дрожал и внутри и снаружи, дрожал до ломоты в животе. Все части его маленького тела тряслись по-разному, как будто рука боялась меньше, а нога больше.
— Повыдергиваю… — сердито шипела душа, уткнувшись в угол носом. — Смотри… собачье…
Ругань становилась все грубее, замысловатей. Или Клешня что-то перепутал и папа его совсем не присяжный поверенный, или душа совсем одичала за годы одинокой жизни.
— Мне Таракан велел, — объяснил Славик. — Я больше не буду. У меня сегодня день рождения.
— Окно… Задрыга… Ноги повыдергиваю… Окно… — окатила его новая порция ругани, и, уловив знакомые сочетания слов, Славик вдруг понял, что низкие своды подвала обманчиво отражают шепот Таракана, а то, что он принимал за душу, — в действительности серый пласт штукатурки на кирпичной стене.
Вслед за этим он вспомнил, что надо открыть окно.
Он принялся торопливо чиркать спички. Ни одна не загорелась. Он догадался, что захватал коробок потными руками, бросился к окну и стал ощупью искать шпингалеты.
Рама оказалась глухой — без створок, без
