И арка из роз все еще затеняет Эспланаду Пилигримов?
Исик поколебался, затем покачал головой:
— Нет, императрица. Арка рухнула под собственным весом пять или шесть лет назад.
Она выглядела пораженной. Он попытался представить ее юной девушкой, широко раскинувшей руки и бегущей по этому кишащему пчелами огненному туннелю. Но девушка, которую показывал ему его разум, была Таша, всегда Таша. Он прочистил горло.
— Могу я, по крайней мере, узнать, вышли ли ваши планы за рамки теоретических?
Маиса медленно кивнула:
— Да. Они зашли далеко за эти рамки — в точку, из которой нет возврата.
Ничто не могло бы доставить ему большего удовольствия.
— Я буду откровенна, Исик, — сказала она. — Мне действительно нужен инструмент. Если ты не будешь этим инструментом, я ожидаю, что моя кампания развалится на куски. Я прошу не о слепом повиновении. Но ты можешь быть уверен, что я хочу использовать тебя, ужасно и жестоко, в стремлении к лучшему миру.
— И как я могу доказать, что достоин вашего доверия?
Императрица сурово посмотрела на него. В ней была решимость, которая внезапно пристыдила его самого.
— Для начала, — сказала она, — ты можешь на мне жениться.
С этими словами она залпом выпила свой ром.
Глава 13. ЗАДАЧА ПРИ СВЕТЕ ЛУН
25 модобрина 941
Ноге Пазела стало хуже в первые часы их пребывания в Уларамите. Он лег в постель, к всеобщему облегчению, но боль не утихала. Врачи-селки хмурились и шептались: слюна огненного тролля глубоко въелась в его плоть и даже проникла в кость. Чтобы бороться с ней, им пришлось самим глубоко приникнуть внутрь ноги, извлекая крошечные частицы грязи и песка, срезая мертвую плоть. Пазел испытывал очень странные ощущения. Он был в агонии; временами он не мог удержаться от громкого крика. И все же каким-то образом боль была чем-то далеким. Он наблюдал за собственными страданиями как бы с вершины горы, где какая-то его часть пребывала в покое. Была ли это магия Уларамита, или селки дали ему какое-то редкое снадобье, отделяющее тело от разума?
Однако следующий этап его выздоровления был ужасным. Его охватили озноб и лихорадка, а раненая нога стала слишком тяжелой, чтобы двигаться. Он спал, но в своих снах видел Рой Ночи, движущийся среди облаков над Алифросом: огромный и отвратительный. Там, где тень Роя падала на землю, краски тускнели, растущие растения становились болезненными, спины сгибались от усталости и забот. И Рой становился все больше и больше — прямо у него на глазах.
Затем наступило утро, когда он проснулся от звука открывающихся ставен, и солнечный свет залил его лицо. Нипс стоял у окна, одетый в красивую новую одежду, мальчик-принц на каникулах. Когда Пазел сел, он повернулся, сияя, а затем бросился к Пазелу.
— Что ж, приятель, похоже, ты меня узнал, и это уже хорошо. Как поживает твоя треклятая нога?
— Прекрасно. Чудесно, на самом деле. Что значит узнал?
Нипс ответил, что в бреду Пазел просыпался, но, казалось, никого не видел и не понимал, где находится:
— К счастью, ты был миролюбив — никаких безумных выходок, как у Фелтрупа. И селки сказали мне, что этот отстраненный взгляд — хороший знак. Они сказали, что ты был занят, восстанавливая силы.
— Они были правы, — сказал Пазел, отбрасывая ногой постельное белье. — Есть что-нибудь поесть? Я умираю с голоду.
— Ты и должен, — сказал Нипс. — Ты пролежал в этой постели четыре дня. В общей комнате есть еда — если ты уверен, что твоя нога выдержит.
— Выдержит! — Пазел рассмеялся и вскочил на ноги. — Да я чувствую, что могу бегать.
— Только попробуй, и я тебя отшлепаю, — сказала Таша с порога.
Она была одета просто и элегантно, как Нипс, а ее золотистые волосы были заплетены в косу в стиле, которого он никогда раньше не видел. Она медленно подошла к нему, глаза ее были задумчивы и безмятежны. Пазел почувствовал, что она здорова, когда ее обнял.
Нипс отвел взгляд, мгновенно выбитый из колеи.
— Она бы не отошла от тебя ни на шаг, — сухо сказал он. — Мы даже хотели привязать ее к дереву.
Мгновение Таша пристально смотрела на Нипса. Затем она обвила рукой его шею, притянула к себе и целовала обоих мальчиков в лбы, пока они не рассмеялись и не заерзали.
Когда Пазел оделся, они вышли в залитый солнцем двор. Белый пес Шилу поднялся, чтобы поприветствовать их, но вокруг больше никого не было. Нипс протянул Пазелу миску с рисом и овощами, и Пазел набросился на нее, не потрудившись присесть за стол.
— Где все? — спросил он, набивая рот.
— Исследуют Долину, — сказал Нипс, — за исключением Герцила и Рамачни, которые изучают Нилстоун и обсуждают Рой со старейшинами. И Кайера Виспека, конечно. Он притаился в какой-нибудь маленькой комнатке, молясь или размышляя о смерти.
— Нипс! — воскликнула Таша.
— Я ни черта не преувеличиваю. Этот мужчина заставляет Неду чувствовать себя неловко, и она его почти боготворит. Извини, приятель, но это правда. И, если ты спросишь меня, это очень тяжелая работа — быть несчастным в этом месте. Прошло всего четыре дня, но я чувствую себя так, словно отдыхал четыре недели дома на Соллохстале, и надо мной хлопотала моя бабушка.
— Это еда, — сказала Таша, — и вода, и воздух. Они богаче, каким-то образом. — Она огляделась. — Это странно. Болуту и Лунджа были здесь минуту назад. Интересно, почему они так быстро сбежали?
— Потому что мы здесь, — сказал Нипс, — и довольно скоро мы все проснемся и снова окажемся на какой-нибудь каменистой тропе, холодной и сырой, в окружении волков. Заканчивай есть, поросенок, тебя ждет слава.
Пазел закончил, и они вышли в Уларамит, Шилу следовал за ними по пятам. Таша и Нипс не слишком много исследовали окрестности (Пазел подозревал, что они оба наблюдали за ним днем и ночью), но кое-что из ближайшего окружения они видели. Городок назывался Техел-Урред, и, хотя и крошечный, изобиловал скрытыми садами, каналами и странными аллеями, спрятанными от глаз. Они показали Пазелу фонтан, где мраморные журавли вышагивали в сверкающих брызгах; разбуженную черепаху, которая дремала под деревом бризор, бормоча что-то во сне; пруд, из которого, как говорили, за час до рассвета появляется дух воды;
