лабиринт из живой изгороди, где Болуту заблудился, гоняясь за жуками и стрекозами, пока Большой Скип не последовал за ним, разматывая бечевку.
Их часто останавливал селки, всегда подбадривая. Они угощали молодых людей маленькими чашечками вина или сидра и показывали им места, которые Таше и Нипсу еще предстояло открыть. Амфитеатр, золотая кузница, каменный стол, на котором драгоценные камни лежали без присмотра среди разбросанных листьев, теплица, полная шелкопрядов, стрельбище для стрельбы из лука, где упражнялась Нолсиндар, пуская стрелы по спирали в свою мишень, аккуратно, как портной, зашивающий рукав.
— Ты начинаешь уставать, — сказала Таша, наблюдая за затрудненным дыханием Пазела. — Еще одна остановка, а потом я верну тебя в постель.
Последней остановкой стал небольшой холм на окраине городка. Он был круглым и уединенным, к его вершине вела крутая лестница. Наверху скамейки образовывали круг вокруг странной дыры, окаймленной пеплом; из дыры валил пар, как из отглаженного носового платка, трепещущего на ветру. Фумарола, выход вулканического пара, наподобие тех, что они видели на лавовом поле, Черном Языке.
— Никаких огонь-троллей, — сказала Таша, — но полно подземного огня. Эти фумаролы можно найти их по всему Уларамиту. Вчера Нолсиндар привела нас сюда и кое-что показала.
Они поворачивали Пазела то в одну, то в другую сторону. На западе, высоко на краю кратера, возвышалась площадка с ивами, через которую они вошли в Долину. На севере, еще выше, в скале открывался темный треугольный проем, который вел к Дороге Девяти Пиков, древней тропе через горные вершины, по которой больше никто не ходил. К югу дно кратера было сплошь покрыто лесом, влажным и темным, с белыми туманами, стелющимися над деревьями. А на востоке в миле от города лежало большое озеро, которое они заметили с ивовой площадки, с его высоким и одиноким островом.
— Нам туда нельзя, — сказала Таша. — На самом деле нам закрыт доступ в три места в Уларамите: в туннели, ведущие из города, в некий храм, охраняемый волками вроде Валгрифа, и к этому озеру, которое они называют Осир-Делин.
Пазел вздрогнул:
— Ты знаешь, что означает это имя?
— «Озеро смерти», — сказала Таша. — Рамачни нам рассказал. Но селки вообще не хотят о нем говорить.
Они вместе уселись на газон, за пределами круга скамеек; пес, довольно урча, опустился рядом с ними.
— Я пока не понимаю селков, — сказал Пазел. — В них есть что-то особое — по-настоящему особое. Что-то, чего ты просто не можешь увидеть, а не только, например, их странные брови.
— Я тоже это чувствую, — сказал Нипс, — каждый раз, когда они смотрят на меня. И вот еще кое-что, что ты не можешь сказать, просто взглянув: Рамачни говорит, что их всего пять тысяч.
— Пять тысяч в Уларамите?
— Пять тысяч во всем мире.
Пазел застыл.
— Многие из них здесь, в Уларамите и окружающих горах, — сказала Таша. — Остальные разбросаны по Алифросу. В Северном мире их почти нет — всего, может быть, несколько десятков.
— Пять тысяч, — снова повторил Пазел. Эта идея глубоко потрясла его. В маленьком Ормаэл-Сити было больше людей, чем селков на всем Алифросе. — Где их дети? Я не видел ни одного ребенка.
— Я видела несколько, — сказала Таша. — Но они молчат о своих детях и, похоже, хотят держать их подальше от посторонних глаз.
— Кто знает, когда они перестают быть детьми, — сказал Нипс. — В возрасте двадцати или двухсот лет? — Он задумчиво посмотрел на зеленый пейзаж за окном. — Жаль, что Марилы здесь нет. Ей бы понравилось. Не думаю, что она когда-либо знала много покоя.
Воцарилось молчание. Пазел пожалел, что вообще упомянул о детях.
— Вам двоим не следовало прилипать к моей кровати, — наконец сказал он.
Нипс и Таша обменялись неловкими взглядами.
— Это было не только ради тебя, приятель, — сказал Нипс. — Врачи ковыряются во мне круглые сутки. Странные методы лечения. Они дали мне кобыльего молока. И они попросили Лунджу сесть и посмотреть мне в глаза, что она сделала очень неохотно, должен я добавить. Насколько я могу судить, ни один из этих трюков ничего не изменил. Но Уларамит изменил. По правде говоря, я почувствовал, что в голове у меня прояснилось, как только мы вышли из этого туннеля. Это не лекарство; я все еще чувствую, что здесь что-то не так, — он постучал себя по лбу, — но, кажется, это может выиграть мне немного времени.
Пазел не мог найти слов для своего друга. Он пытался представить, как Нипс остается здесь, в безопасности, в Уларамите, но отрезан от всех, кого он знал, от Марилы, от их ребенка...
Он нервно взглянул на Ташу. Что насчет тебя? подумал он. Но он не мог заставить себя спросить, пока нет. Вместо этого он взял их обоих за руки.
— Вы знаешь, почему я не позволил им нести меня? — сказал он. — Потому что, если мы выживем — если кто-нибудь из нас выживет, — я хочу, чтобы у нас было это. Воспоминание о том, как мы впервые увидели это место, вместе. Потому что прямо сейчас мы живы, и я треклято благодарен за это — и, ну, это все, на самом деле...
Таша сжала его руку. Нипс оглядел его с головы до ног:
— Питфайр, теперь он собирается начать треклято целоваться.
Пазел набросился на него, и Таша присоединилась, дравшаяся лучше их обоих, и они все еще смеялись и катались по земле, когда услышали резкое собачье ав.
Валгриф стоял над ними, выглядя удивленным, если такое было возможно у гигантского белого волка.
— Вы выглядите здоровыми, как щенки, — сказал он, — но пойдемте скорее, мастер Ундрабаст, потому что врачи ждут вас уже час, а то и больше.
Нипс вскочил:
— Кредек, уже время?
— Мы пойдем с тобой, — сказал Пазел, вставая.
Нипс покачал головой:
— Не утруждай себя, приятель. Другим вход воспрещен, когда я прохожу тестирование. По крайней мере, никаких других людей. Болуту часто бывает там, как и Лунджа. Черт бы побрал эти тесты, в любом случае! Что хорошего они делают?
— Иди, — твердо сказала Таша. — Сегодня утром ты сказал мне, что тесты почти закончены. Не бросай сейчас.
Все еще ворча, Нипс последовал за волком вниз по лестнице. Когда он ушел, Пазел быстро взглянул на
