потер. То самое, про которое уже и подзабыл. И вспомнилось, как предупреждал целитель, что с коленом этим вот не нужно шутить, что если не быть осторожным, то Лука рискует захромать.
А то и вовсе без ноги остаться.
– Да чтоб тебя сплющило. – Жжение за пазухой сделалось и вовсе невыносимым.
Будто мало ему было.
Лука захромал вдоль стены, опираясь на нее, опасаясь лишь одного, что стал слишком медлителен и путеводная нить оборвется. Она дрожала, то появляясь, то исчезая, чтобы вновь появиться, но уже слабее. И тогда камень вспыхивал вновь, а кожу уже не щипало, кожа уже облезала.
Лука достал бы камень, но что-то подсказывало: оставлять его нельзя. И в руках не удержишь. Руки ему свободные нужны, а то мало ли что.
Одной за стену держаться, потому как ногу с каждым шагом пронизывала острая боль. Во второй револьвер.
Правда…
Лука все же остановился, чтобы стянуть рубашку. Драная. Грязная. Слишком тонкая… а если и штаны добавить?
– Погоди… а то ж не дойдем.
На белесой стене завихрились спирали. Спешить надо. Силы уходят. Источник свободен, и призраков больше ничего не держит. Кроме разве что благодарности.
Призраки неразумны, следовательно, благодарности испытывать не могут. Это его просто башкой приложило, вот и лезет всякая дурь.
Лука скинул ботинки и поморщился. Нога стремительно опухала, что было нехорошо.
Очень нехорошо.
Ничего… с ногой он потом… как-нибудь. Колено остатками одной штанины перехватит, а поверху ремнем. Ремень хороший, крепкий. Во вторую штанину он сунул сверток с камнем. Ткань рубашки успела высохнуть и слегка дымилась.
А если рванет?
– Идем, что ли… – Лука смахнул пот.
Хорош герой.
Полос на стене появилось сразу несколько, будто кто-то растопыренными пальцами провел. И потревоженная светящаяся штука, что покрывала стены, задрожала.
– Еще бы сказал, куда идем… – Лука поскреб спину.
Следы от розовых шипов зудели. И видит бог, он точно мог сосчитать их, каждую, мать его, царапину, от которой расползался огонь.
Все-таки не стоило лезть. И трогать тоже.
А поспешить надо, если, конечно, его не на кладбище ведут. А что, он здоровый, тащить тяжело, другое дело – собственными ногами, пусть и ковыляя… Сплошная выгода, еще и лопату в руки…
Лука фыркнул. Но с пути не свернул. Вот все говорили, что он слишком упорным был, порой неоправданно упорным.
Коридор разродился очередной лестницей. И дорожка исчезла.
Зато на плечи будто льдом плеснули. Хорошо… замечательно… Лука остановился, закрыл глаза, наслаждаясь моментом.
Дверь он видел.
Такую хорошую дубовую дверь, которую с размаху не выставишь. Вон как вросла в камень. И видно, что ставили ее не для того, чтоб любой идиот с полпинка вышиб. Да и пнуть сейчас не особо выйдет. Лука потер колено.
В том, что ему нужно было за дверь, он не сомневался.
Спустившись на пару ступеней, Лука положил руку на дерево. Влажное. Петли металлические, и, судя по блеску, без магии не обошлось. В такой сырости ржавчина моментально появляется. Стало быть…
Ручка гладкая. Стоило надавить, и пошла вниз, только внутри замка будто хрустнуло что-то, правда, очень и очень тихо. И камень опять полыхнул, да так, что зубы пришлось стиснуть, чтоб не заорать.
Но ручка пошла. И дверь приоткрылась. Слегка. Этой щели хватило, чтобы услышать голоса. Один голос, от которого волосы на спине встали дыбом, и Луке пришлось закусить губу, чтобы не зарычать.
А от тихого второго глаза затянуло пеленой ярости.
Впереди захлебывалась силой буря. Позади остался мертвый дракон, под крылом которого пристроился Томас. А я…
Я им не мешала.
И старалась не плакать. Это ведь так сложно порой – не плакать. Не думать о том, как оно могло бы сложиться, если бы…
Если бы Билли не пил.
Если бы когда-то давно кто-то не сломал его, а я даже не знаю кто. Правда, знаю, что ломают многих, но уродами становятся не все, и что не в моих силах было починить его. Но ведь… у нас ведь тоже все могло быть иначе? Или нет?
Не знаю. Сижу. Молчу. Стираю слезы, которые ползут по щекам. Слезы горячие, а собственные щеки кажутся жесткими, что наждак. И главное, буря, которая близка, как никогда, подвывает. В ее голос вплетаются другие. Драконьи.
Они ведь тоже поняли, если не все, то многое. И простили его. Мертвых легко прощать.
Вот завибрировал воздух от рыка Лютого, в котором мне слышалось обещание. Вот его поддержал Гранит. Искра плакала тихо, но ее слезы я слышала, несмотря на расстояние и бурю.
– Идем, – сказал Томас и протянул руку. – Или… ты останешься?
– Нет.
Я все-таки справилась с собой и слезами. Встала. Томас прав. Больного ублюдка следовало остановить, пока он не сломал еще одного дракона.
Томас шел впереди и держал меня за руку, точно боялся, что если отпустит, то я потеряюсь в хитросплетениях каменных нор. Может, и потерялась бы.
В этой части гор я не бывала.
Я шла. Спешила. Порой переходила на бег. Спотыкалась. Однажды почти рухнула на землю, но Томас удержал.
– Извини. – В темноте его глаза отливали золотом, но это не пугало.
– Ничего. – Я поднялась, цепляясь за его руки.
Неровный пол. И низкий потолок. Стены сужаются, и я теснее прижимаюсь к Томасу. Я снова слышу голоса. Заунывные, тягучие, они пробиваются сквозь камень, жалуясь на судьбу.
Они рассказывают о том, о чем я не хочу знать.
И заткнуть бы уши, но тогда придется отпустить руку Томаса. А это выше моих сил. И я иду. Спешу. Сосредоточиваюсь на каждом шаге, цепляюсь за ноющую боль в мышцах, за пораненные руки и повторяю про себя слова молитвы.
Пришлось заучить.
Хорошие девочки должны ходить в церковь. Сколько лет прошло, а надо же, помню, только опять не помогает. Нисколько. Голоса звенят, они сплетаются вместе в полотно прошлого. Я же не хочу… я готова оглохнуть… я не понимаю и в то же время снова плачу.
О тех, кого не стало.
О тех, на чьих костях был построен этот дом и этот город.
О тех, кто стал пищей для каштанов, и не только. Мертвую землю можно насытить лишь чужой жизнью. И ее насытили. Но столько лет прошло… и неудивительно, что она вновь ощущает голод.
Нет. Я тряхнула головой и врезалась в Томаса. А пальцы его лишь крепче сдавили мое запястье. Но не больно. Жаль. Боль отрезвляет, глядишь, и я бы убедилась, что он ничем-то от прочих не отличается.
Такой же, как все мужчины.
И Билли. Билли тоже хорошо притворялся.
Характерный
