его искажено, глаза расширенные, побелевшие.
Алексей. Антихристы, антихристы…
Буйносов. От табаку это у тебя, от дыма табачного, царевич… Пойдем на крыльцо, подыши ветром, сокол ясный…
Они проходят. Появляются Петр и Шафиров.
Петр (Шафирову). Скажи этому пузырю: я сам повезу лес в Англию. Не продавать ему ничего… Свешников!
Свешников торопливо подходит.
Ставь водяное колесо на реке Ижоре, ставь лесопилку, пили доски, пили мачтовый лес… Воровать будешь?
Свешников. Господи, Петр Алексеевич, да для нас царская копейка дороже, кажется, своей жизни.
Петр. Помолчи… Дам тебе два барка трехмачтовых, – погрузишь лес и повезешь в Лондон.
Свешников. Петр Алексеевич, боязно, языкам мы не научены.
Петр. Учись… Приказываю. Даю год сроку… Ответишь…
Свешников. Горячий ты какой, Петр Алексеевич.
Петр. Я вас, бородачей толстопузых, знаю, – учены вы в московских рядах воровать, теперь поучитесь торговать.
Свешников. Господи, да когда же мы…
Петр. Данилыч, заготовь указ: первому негоцианту-навигатору – заграничный патент, чтоб пять лет с него не брать пошлин… Как тебя, Свешников, – Алексей… А по батюшке?
Свешников. По батюшке? Так ты с отчеством будешь нас писать? Да за это, государь Петр Алексеевич, что хочешь с меня спрашивай. Никитич я – по батюшке…
Петр. Ладно. Придет время, спрошу… Ты вот что, Алексей Никитич, поди к шкиперу Зендеману, выпей с ним, подружись, сходи на его корабль… Все там высмотри и выспроси, чтоб у нас было не хуже.
Свешников. Все будет сделано, Петр Алексеевич. (Отходит.)
Петр. Данилыч, почему ассамблею хоронишь, почему танцев нет?
Меншиков. Мин херц, тебя только ждали. (Вынимает платок, машет.)
Начинается музыка.
Блек (церемонно кланяется Петру, хотя не трезв на ноги). Сэр… Экскюз ми…[33]
Шафиров. Он уже согласен на нашу цену, Петр Алексеевич.
Петр. Теперь наша цена будет дороже… (Блеку.) Плясать, плясать иди.
Меншиков. Мин херц, что же, начинай, кавалеры, дамы ждут.
Петр. Бабы не вижу подходящей. (Увидел появившуюся принаряженную Екатерину.) Это кто такая?
Меншиков. Эта? Так, мин херц, пленная одна, за экономку у меня живет.
Петр. Почему ее раньше не показывал?
Меншиков. Робкая очень, пугливая.
Петр. Врешь, врешь… Пускай она мне поднесет.
Меншиков. Хорошо, мин херц. (Екатерине.) Поднеси чарку вина Петру Алексеевичу, поцелуй в губы, как полагается.
Екатерина. Александр Данилович, лучше не надо этого…
Меншиков. Ты и впрямь дура. (Наливает чарку, ставит на поднос.) Поднеси.
Битка. Ликсеич, смотри, не обожгись об девку.
Петр. Иди к черту.
Екатерина (поднося чарку). Прошу покорно, герр Питер…
Петр выпил, поцеловал ее в губы.
Спасибо.
Петр. Откушай и ты. (Наливает ей.)
Екатерина. Спасибо. (Пьет.)
Петр. Танцуешь?
Екатерина. Очень хорошо… Спасибо…
Меншиков. Весь день, мин херц, поет да танцует между делом, такая веселая.
Петр. И поешь хорошо?
Екатерина. И поешь хорошо… Спасибо…
Меншиков. Заладила – спасибо да спасибо… Ты расскажи что-нибудь.
Екатерина. Расскажи что-нибудь. Он же не простой человек. Можно вас просить, герр Питер?
Петр (нахмурясь). Просить? О чем? Ну, проси.
Екатерина. Налейте мне еще вина в рюмку.
Петр (захохотал). Вот так попросила… Ну, попросила? Прошу, мамзель, на польский. (Берет ее руку.)
Екатерина. Спасибо.
Петр и Екатерина танцуют.
Битка. Ликсеич, смотри, как бы у тебя голова не закружилась.
Петр (танцуя). Плясать всем.
Общий танец.
Екатерина. Ай! Извините, герр Питер…
Петр. Что с тобой?
Екатерина. Так стыдно мне… Подвязка развязалась… Извините… (Садится, поправляет.)
Петр (отходит к столу, наливает, пьет, не сводя глаз с Екатерины). Ловка, ловка плясать, как огонь…
Меншиков. Тут еще есть одна, мин херц, немка-булочница, ну, чистый розан…
Петр. Я пойду – прилягу на часок. А вы тут пошумите без меня, попляшите.
Меншиков. Постель готова.
Петр. Скажи Катерине – взяла бы свечу, посветила мне в спальне. (Уходит.)
Битка. Ликсеич, ты шалить собрался, грех великий…
Меншиков (проводив до двери Петра, возвращается, берет свечу). Катерина… Царь хочет, чтобы ты взяла свечу – посветила ему в спальне.
Екатерина. Господь с вами, Александр Данилович!.. Не понесу свечу.
Меншиков. Иди… глупая…
Екатерина. Свет мой… Жалеть будете…
Меншиков. Иди, говорят тебе… Сама виновата…
Екатерина. Сама виновата?!
Меншиков. Иди!
Екатерина уходит со свечой.
Музыканты, давай Бахусову, застольную!
Во имя всех скляниц, Во имя всех пьяниц, Во имя всех кабаков. Во имя всех дураков.
Князь-папа, шкипер Зендеман и Жемов пляшут.
Жемов. Стойте, давай расстанную.11 (Запевает.) «Ясный сокол, что не весел, что головушку повесил».
За ним поют все.
Битка (Меншикову, который поет и пьет). Данилыч, завей горе веревочкой…
Меншиков (схватил его с бешенством). Сволочь, ты чего царю нашептывал?
Битка. А я к тому и приставлен – ему на ухо нашептывать.
Меншиков (льет ему из кувшина в глотку). Пей, мгла пьяная, адский сын…
Битка. Будя… (Валится.)
Екатерина появляется в дверях, глядит на Меншикова. Музыка смолкает.
Меншиков (кидается к ней). Ну что, Катя, царь заснул?
Екатерина ударяет его по щеке. Меншиков кинулся к ней. Она ударила в другой раз. Он согнулся, целует ей руку.
Алексей (из глубины глядит на Екатерину). Сука!
Картина четвертая
Кремль. Тронная палата. Собираются монахи, бояре, купцы. Проходит Алексей, с ним – Буйносов, Таратутин и Вяземский.
Таратутин (с бородой, в старорусском платье). Приехал, приехал… А уж мы не чаяли узреть. А он, месяц ясный, вот он, – приехал.
Буйносов. Три дня без отдыху скакали из Питербурха-то в Москву… Ох ты!
Таратутин. Громче, князь Роман, у меня ухи завалило.
Буйносов. Говорю: так жить знатным особам – это разве жизнь, это – тартарары.
Таратутин. А мы живем в Москве ничего себе, богу молимся.
Алексей. Молитесь, молитесь, бояре, бог милостив.
К ним подходят еще бояре.
Молитвы у нас никто не отнимет.
Таратутин (не расслышав). Чего отнимать-то хотят, – денег опять, что ли, надо?
Буйносов. Ох, господи…
Вяземский. Денег! Опять денег?
Алексей. Не знаю, ничего не знаю бояре… Мне-то, убогому, ничего не надо, ни денег, ни крови человеческой. Была бы тишина да покой… Ох, опять я гляжу на эти стены, – вот она где, Россия, дедовская, истовая…
Буйносов. Русь православная без немецких сосисок…
Вяземский. Нет ее! Кончили Русь православную! Хоть в Литву, хоть в Польшу без оглядки беги…
Алексей (рукой коснулся его волос). Какой ты горячий, Вяземский, какой глупый…
Вяземский. Алексей Петрович, уж дальше поганить – некуда… В Грановитую палату, на седьмое-то небо – чернь влезла… Входят, гляди, как смело, купчишки, аршинники…
Таратутин. Не верит нам государь Петр Алексеевич, аршинникам стал более верить.
Буйносов. Ох ти!..
Алексей. Государь не милостив, да бог милостив. Государь делает свое, а бог свое…
