Ордынка – самая длинная радиальная улица внутри Садового кольца».
Со злости я дернул развязавшийся красный шнурок так сильно, что порвал. Дальше пришлось идти, волоча ногу по снегу, чтобы не потерять ботинок.
Минуя бесконечные храмы и старинные усадьбы, я с мрачным злорадством наблюдал, как Валя постепенно теряет присутствие духа. Несколько раз ловил на себе его мельком брошенные, растерянные взгляды и все ждал, когда психиатр решится признать глупость своей затеи. После чего мы наконец сможем отправиться на Успенку, а именно в бесплатную столовую при храме в Успенском переулке, пока там еще не сожрали весь капустный суп.
– Валя! Рыжий! – вдруг окликнул кто-то.
Обернувшись, мы увидели Кириллыча. Поправляя сползающую на глаза шапку, тот шустро семенил короткими кривыми ногами в нашу сторону. То ли так обрадовался, что встретил знакомых, то ли, как обычно, от кого-то убегал. Скорей второе, поскольку Кириллыч вдруг резко свернул вбок и нырнул в переулок. Махнул рукой, зовя за собой, а когда мы подошли, погрозил пальцем.
– Что же вы, обалдуи, дома-то не ночевали?! И за вещички свои, поди, не боитесь? Нет, у нас-то, конечно, все люди надежные и честные. Но до поры до времени. И не все, – добавил он и завалился спиной на стену, шумно отдуваясь после бега. – А я у посольства кубинского стоял. Мне там хорошо подают. Наверно, думают, что я кубинец. У меня ведь лицо смуглое, благородное.
Он вытер рукавом соплю, свисающую из носа-картофелины, и приосанился.
– У тебя лицо смуглое, потому что не умывался никогда, – хмыкнул я.
– Тихо, Рыжий! – Кириллыч махнул рукой. – Погоди, чего расскажу. Там эти посольские у ворот поставили такую лярву расфуфыренную. Черт его знает зачем! Может, в честь Нового года. А я с ней рядом, значит, встал и разговариваю. Типа это баба моя. Люди шли, ухохатывались, денежку кидали. Ну а потом меня погнали оттуда. Эй, вы чего?
Он непонимающе нахмурился, видя удивление на наших лицах, а Валя медленно переспросил:
– Лярву?
– Ну да. Такую размалеванную, сисястую. Там, у кубинцев.
К зданию посольства, расположившемуся почти в самом конце Большой Ордынки, мы с Валей подходили настороженно и даже боязливо. «Лярва» действительно имелась. Пышноволосая кукла в человеческий рост стояла прямо возле ворот, сверкая черными глазами и призывно улыбаясь пухлыми губами. Одета она была в ярко-желтое платье с глубоким декольте, из которого выпирала внушительных размеров грудь.
Валя воровато огляделся и шепнул:
– Ну, давай.
– Что «давай»?
– Сунь ей руку.
– Куда?
– Как куда? Между сисек. Еда на Ордынке у лярвы в ложбинке, забыл?
– А почему я? Это ведь твое пророчество. Ты и суй.
– Мне нельзя. – Валя смутился. – Сашка может увидеть.
– Как она тебя здесь увидит?! – возмутился я. – Она три года в Твери живет с новым мужем.
– А вдруг она уже посмотрела меня в Интернете, приехала в Москву и теперь бегает, ищет? И что же, увидит, как я тут сиськи лапаю? Нет, не могу так рисковать.
На такой плотный поток бреда ответить мне оказалось ровным счетом нечего, а потому после пары секунд колебаний пришлось сунуть руку кукле в вырез.
– Ну что там? – страшно спросил Валя и отступил на шаг.
– Вот. Только это. – Я выудил из декольте палочку для еды и хмуро показал психиатру. – Наверно, кто-то мимо шел и кинул ради смеха.
– И все? – Валя вздохнул.
– А ты чего ждал? Отбивную? Или котлету по-киевски?
– Ну пошарь еще. Палочка для еды – неплохое начало. Может, там дальше роллы, суши или еще какая японская хрень?
Я послушно, как последний идиот, сунул руку обратно в вырез, а Валя вдруг выкрикнул: «Рыжий, менты!» И бросился прочь по улице.
– Да вы, бомжары, совсем охренели в честь праздника?! – послышалось за спиной. – У посольства выеживаетесь!
Я вздрогнул, дернулся и побежал вслед за Валей. Но уже через несколько метров незашнурованный ботинок предательски слетел с ноги. От неожиданности я оступился, споткнулся и, потеряв равновесие, упал. Скороговоркой крикнул подбегающим рассерженным ментам:
– Стойте! Я ничего не сделал! Ничего! Вот все, что взял! – Я махнул в воздухе палочкой для еды. – Стойте!
В общем-то, все, чего я добивался, – выиграть пару секунд. Иначе станет слишком поздно – менты обыщут и сразу отберут то, что удалось украсть утром у сержанта. А тогда задуманное осуществить не получится. Забавно, что в эту секунду я презирал себя не за то, что собирался сделать, а за то, что даже в мыслях трусил назвать все своими словами.
Как бы то ни было, рука моя потянулась в карман, когда земля вдруг дрогнула. Всего на мгновение, и можно было бы решить, что это только показалось, но несколько девчонок, идущих по другой стороне улицы, покачнулись и взвизгнули от неожиданности. С обустроенной в переулке парковки донесся рев сразу десятка автомобильных сигнализаций, а проезжающий мимо таксист резко ударил по тормозам и выскочил из машины, не понимая, что происходит. Менты тоже остановились, растерянно косясь друг на друга. Я же, недолго думая, воспользовался неразберихой, подхватил слетевший с ноги ботинок и побежал прочь с проклятой Большой Ордынки.
Валя предсказуемо нашелся возле ближайшего метро. Забился от метели в укромный уголок и сидел на асфальте, провожая хмурым взглядом снующих туда-сюда желтых курьеров с огромными сумками еды. Виновато покосился, когда я подошел и плюхнулся рядом. Какое-то время молчали, потом психиатр вытащил мятую сигарету и, держа ее между пальцами, произнес:
– Ты… Ну, в общем, извини, что я тебя там бросил. Я ведь как подумал – Сашка, может, уже по Москве бегает, ищет меня… И что же? Буду в это время у ментов в обезьяннике валяться? А теперь вот сижу и думаю, – он тяжело вздохнул и усмехнулся. – Господи, какой же я мудак! Вцепился в прошлое мертвой хваткой и все пытаюсь себя убедить, что еще что-то можно вернуть! Ни хрена уже не вернуть!
Он швырнул незажженную сигарету в снег и свирепо шмыгнул носом, готовый то ли расплакаться, то ли рассмеяться.
– Валя, я все понимаю, – мой голос прозвучал тихо, но уверенно. – Не один ты живешь прошлым. Не одному тебе хочется вернуть любимую женщину.
В этот момент я готов был, как на духу, рассказать ему обо всем наболевшем. Рассказать, что у меня в кармане и для чего. Рассказать, что я задумал. Но Валя только дернул уголком рта и с нестерпимо высокомерными нотками в голосе произнес:
– Рыжий, пойми меня правильно. Я соболезную твоей утрате, но все же ты со своей Ритой только год прожил. А я на Сашке был женат двенадцать лет,
