у нас ребенок. Так что есть разница.
– Разница?! – медленно переспросил я. – Да ты!.. Ты!..
Кровь прилила к голове, язык начал заплетаться, щеки запылали. Я уже набрал полную грудь воздуха, чтобы высказать Вале все, что о нем думаю и как о человеке, и как о психиатре. Но вдруг до нас донеслось нечто странное, произнесенное нараспев:
– Песчинка к песчинке, крупинка к крупинке. До Нового года осталось немножко!
Мы с Валей удивленно обернулись. Неподалеку у входа в кафе стоял парень-зазывала. Похлопывая рукой по большим празднично украшенным песочным часам, он торжественно декламировал в мегафон:
– Как досыплется песок, так начнется Новый год! Заходите к нам в кафе, вместе будет веселей!
– Оно работает, – пробормотал психиатр и взволнованно глянул на меня. – Пророчество движется.
– Знаешь, Валя. Есть одно странное совпадение, и… надо было сразу сказать. В общем, мне сегодня снился сон, который, кажется, связан с твоим пророчеством. Там…
– Палочка еще у тебя? – перебил Валя.
– У меня. – Я вытащил из-за пазухи палочку для еды.
– Думаю, с ней нас пустят в это кафе, – убежденно заявил психиатр. – И наконец дадут нормально пожрать.
– Пожрать, пожрать! Все, что тебя колышет, да?! – Я рассерженно махнул палочкой в сторону очередного желтого курьера с едой и передразнил Валю: – Хочу жрать! Хочу еды! Дайте всего да побольше!
Земля под моим задом дрогнула. Прохожие вокруг испуганно закричали. Кто-то от неожиданности покачнулся, кто-то упал. Парня-зазывалу повело в сторону, он налетел на песочные часы и снес их с постамента. Звонко разбилось стекло, песок высыпался в снег. С проезжей части донесся визг тормозов, затем глухой металлический звук удара. А желтый курьер с едой резко вильнул рулем в сторону и смачно въехал на велосипеде в стену. Поднялся и, даже не отряхнувшись, подбежал к нам с Валей. Сбросил с плеч увесистую квадратную сумку-рюкзак, расстегнул и принялся доставать пакеты с едой, протягивая по одному. Растерянно и послушно мы забирали все выданное курьером, а когда сумка опустела, парень буркнул: «До свиданья», – и поспешил к велосипеду.
– Расписываться надо? – не к месту поинтересовался вслед Валя.
Курьер ничего не ответил. Только странно покосился на нас, словно и сам не понимал, что происходит. Взобрался на покалеченный, с помятым передним колесом, велосипед и споро закрутил педали, подпрыгивая на сиденье.
Мы молчали, наверное, пару минут. Сидели, держа охапку пакетов, и жадно вдыхали идущий из них аромат. Наконец Валя произнес:
– Ты понял, что сейчас было?
– Кажется, да, – выдавил я. – Но… вслух сказать боюсь.
– Вот и не говори. Чтоб не сглазить. – Валя покосился на палочку в моей руке и широко улыбнулся. – Вслух теперь будем говорить только наши желания. Предлагаю как следует подкрепиться, набраться сил, а потом… – Он поднялся с земли и выпрямился во весь рост, многозначительно прищурился. – Держись, Москва! Мы идем!
Брызнул осколками стекла шпиль Останкинской башни, потух разрушенный кинотеатр «Ударник». Огромное колесо обозрения неумолимо катилось по улице, а люди разбегались, в панике топча друг друга.
– Че за фильм? – равнодушно поинтересовался Валя.
– А? – Я оторвал глаза от метрового экрана в витрине кафе. – «Дневной дозор».
– Я не смотрел. – Валя безразлично пожал плечами и взглянул на меня. – Ну что, надумал?
– Не знаю. – Я покачал головой. – Не знаю, что пожелать.
– Депрессия у тебя, Рыжий, – выставил диагноз психиатр. – Я бы выписал рецепт. Но у меня нет бланков. И нет печати. А еще нет ручки. И нет полномочий. – Он вздохнул и сменил тему: – Ну а что ж Арбат? Выходит, не помог?
Валя развел руки в стороны. Мы стояли в самом центре Арбата. В честь праздника улица была заставлена ярмарочными павильонами, завешана разноцветными новогодними шарами и яркими гирляндами. Слева вереницей тянулись бесчисленные кафе, справа, чуть поодаль, проглядывал монументальный сталинский ампир театра Вахтангова. Уже совсем стемнело, метель приутихла, и в свете фонарей мягко кружились редкие снежинки, ложась на мощеную мостовую и плечи прохожих.
От нас с Валей почти не шарахались. То ли просто не замечая посреди праздничной суеты и суматохи, то ли потому, что, завладев волшебной палочкой, мы теперь держались увереннее. А может, потому что сегодня здесь, по Арбату, бродило много приезжих. А эти люди зачастую не обладали таким трепетным обонянием, как москвичи, и уж тем более не морщились от вида тех, кто не имел столичной прописки.
– Выходит, не помог, – согласился я и покачал головой. – Думал, что-нибудь всколыхнется, но нет. Мы ведь
с родителями, когда только в Москву переехали, часто по Арбату гуляли. Я еще совсем мелкий был, и как раз СССР развалился. «Марс», «Сникерс», рэкетиры, ушанки со звездой и матрешки с Горбачевым. – Я улыбнулся. – Смешно, что в конце вспоминаешь начало.
– Да в каком еще конце? Все только начинается. – Валя нетерпеливо поморщился и выдернул у меня из руки палочку. – Дай-ка мне еще раз. «Рэндж-ровер», лимон баксов и трешку в центре.
Он махнул палочкой, словно рассерженный дирижер, но ничего не произошло. Земля не дрогнула, доллары не посыпались с неба. Валя угрюмо вернул палочку и пробурчал:
– Похоже, она слушается только тебя. Наверно, потому что это ты вытянул ее у куклы из сисек.
Психиатр резко кашлянул и пошел вперед, я – за ним, волоча ногу в незашнурованном ботинке.
– Ну хочешь, я все это пожелаю? И лимон, и трешку, и «рэндж-ровер».
– Нет. – Не оборачиваясь, Валя покачал головой. – Каждый должен желать то, что хочет сам.
– Мне нечего пожелать.
Ботинок завяз в снегу и остался позади. Я вернулся за ним, матерясь под нос.
– Нечего? – с напускной серьезностью переспросил Валя, останавливаясь. – Как насчет нового шнурка?
– А над своими пациентами ты тоже издевался? – рассердился я. – Доктор хренов! Понимаешь или нет, что все, чего я хотел, умерло вместе с Ритой?! А то, что умерло, уже не вернешь!
– Да, но тебя, тебя еще можно вернуть! – Валя подошел вплотную, яростно сверкая глазами. – Ты еще жив!
– Еще жив. Но это поправимо.
– Что? – Он непонимающе прищурился.
– Я…
В который раз за день я уже решился все рассказать, как вдруг резкий, свирепый порыв ветра налетел и заглушил слова. Нам с Валей еле удалось устоять на ногах, а у проезжающего мимо в открытой коляске малыша выпало из рук пирожное. Ребенок, чуть подумав, оглушительно заревел, а мама принялась его ласково успокаивать.
– Слезинки на землю кап-кап, слезинки на землю кап-кап, – приговаривала она, удаляясь.
– На землю слезинки! – воскликнул Валя. – Слыхал, Рыжий?
Он повернулся ко мне и увидел, что я стою, улыбаясь. Удивленно спросил:
– Чему ты радуешься?
– Не знаю. Просто так. – Я пожал плечами.
– На землю слезинки, – повторил
