хорошо.
— Где убивал? — спросил Покровский.
Бадаев бы и ответил, страшно уже не отвечать, да зубы ходуном ходят, слова рассыпаются.
— У «Гражданской»? — этот неправильный вопрос, подсказка, но можно одну.
— Да.
— А вторую?
— Здесь, в парке…
— Громче!
— В парке… — показывает пальцем в сторону Петровского парка.
— Кого в парке убил?
— Соседку…
— По имени, кого убил в парке… Громче!
— Соседку Кроевскую…
— Чем убил?
Покровский не касается Бадаева, но тот сам прижимается к дереву, втирается в него спиной.
— Я…
— Чем Кроевскую убил?
— Асфальтом…
Вот, и это все слышали. Никакой адвокат уже не спишет это на выбитый самооговор, потому как неоткуда невинному помощнику заместителя коменданта ЦСКА знать, чем убита Кроевская. В «Вечерней Москве» репортажа с места убийства не было, по телевизору Жунев и Подлубнов подробностей не рассказывали.
Трясется Бадаев, как отбойный молоток, а чего трястись, можно уже и расслабиться — все главное уже произошло. Ну, потом еще одно будет, более главное, но позже. Можно некоторое время, наверное, и не трястись.
Это, впрочем, глумление — кто бы не трясся на месте несчастного идиота Бадаева.
— Зачем первую старуху убил?
— Попробовать…
Отличный ответ. А он-то, Покровский, тонкие концепции строил. Спрятать дерево в лесу! А все просто. «Попробовать». Конечно, когда берешься за такое сложное и новое для себя дело, как убийство, логично сначала попробовать.
— Галоши куда дел, в которых убивал?
— Вы… выбросил.
— Куда?
— В помойку в каком-то дворе.
От таких вещей избавляться не сложно, помойка уехала на свалку в Химки, там миллионы тонн дряни всякой со всего севера Москвы.
— Ключ куда дел?
— Какой?
— От двери соседки!
— Выбросил…
— Куда?
— В решетку водостока, на ЦСКА. За Дворцом тенниса сбоку… Я покажу!
— Почему туда?
— Не знаю.
Поплыл Бадаев. Выбросил в решетку — глупо, но не очень важно. Лежал бы там ключ спокойно хоть еще сто лет до ядерной войны, да и после нее лежал бы. Глупо, что сказал, куда. Даже если ключ каким-то образом исчез оттуда, подземным потоком унесло (что вряд ли), можно другой такой же туда положить, потом с понятыми достать. И отпечатки пальцев бадаевских на этот новый ключ получить не сложно, всучить ему просто этот ключ в руки. Да это все и не нужно уже — вишенка на торте. Много свидетелей слышало сейчас Бадаева, в отказ не пойдет.
— Икон сколько взял?
— А…
— Сколько икон взял у Кроевской?
— Одну!
Ладно. С иконами сюжет будет отдельный.
Покровский резко отвернулся, отошел в сторону. Гога Пирамидин возник, снова взял за шкирку Бадаева, запихнул в канарейку. Навсегда покидает армеец Бадаев Красноармейскую улицу.
На Петровке, на ночном допросе Покровский узнает подробности, которые его занимали. Как Бадаев понял про икону, что непростая. Проявил смекалку — хоть завтра в МУР (нужны, кстати, бывают такие сотрудники, которые по документам расстреляны, а физически под рукой на всякий пожарный; на Лубянке, Покровский знал, таких держат). Когда помогал Варваре Сергеевне при прорыве трубы, увидел отражение в стекле: она украдкой одну из двух икон со шкафа сняла и спрятала. Уж неизвестно, от глаз Бадаева она ее прятала или от продолжавшей хлестать воды. Но Бадаев икону в стекле неплохо рассмотрел, тем более что Спас в силах — самый запоминающийся сюжет. Ромбы-квадраты, Христос с книжкой на табуретке.
Тут Бадаев и вспомнил, как был в Доме офицеров по армейским делам, а там киносеанс закончился, зрители из зала выходили. И соседка из зала вышла, Кроевская. Рехнулась, подумал сначала Бадаев, старая, в кино намылилась. Она и телевизора-то не имела. И глянул на афишу из любопытства, что же она смотрела. А там как раз «Прохор Чернецов», и в тот год афиши на Доме офицеров не просто рукописные были, а рисованные, ну и художник, насколько мог, именно Спаса в силах изобразил, поскольку — это уже Покровский логику достраивал — красовался этот Спас и на печатной афише, и во многих газетах-журналах. Бадаев, не очень знающий, что иконы на один сюжет в принципе похожи, сначала решил, что это та самая и есть, что у соседки прячется. Потом, чуть-чуть углубившись в вопрос, он понял, что, может, не та самая, что в фильме, но ведь пошла Кроевская зачем-то в кино и спрятала почему-то испуганно икону. Тут логика безупречная: вещь ценная, коли спрятала.
Взял в бухгалтерии ЦСКА «Советский экран» с тем же самым плакатом. Прочел в журнале важнейшую вещь: икона в фильме срисована с настоящей чернецовской, иконописец часто рисовал Спаса в силах, практически идентичные варианты. Сделал ключ…
По следу в пластилине простой английский ключ делается легко.
— Кого просил? Нет, я сам сделал. Я умею, у нас есть станок в ЦСКА.
Потом уже легко было выбрать время, когда пусто в квартире тринадцать, заглянуть к соседке в комнату, удостовериться, что икона в «Советском экране» и икона на шкафу Варвары Сергеевны — прямо-таки близнецы-сестры.
Услышал телефонный разговор с музеем — удостоверился окончательно, что икона ценная, и понял, что надо спешить. А тут история с кирпичом на голову старушке у ипподрома, в ЦСКА все ухохатывались, что, как в анекдоте, бабку кирпичом по башке, гы-гы-гы, а Бадаев решил, что это подсказка. То есть неправильно ответил Бадаев у подъезда, что просто пробовал в Чуксине, брякнул так сгоряча, а на самом деле именно под маньяка подделывался, затейник.
И решил, что вот он — первый и последний в жизни настоящий шанс. Ну, может не первый, боксером он был талантливым, если бы не дисквалификация, не травма… Но точно — последний.
Ну и все, вперед. На убийство действительно ходил с иконой, некогда было прятать. Записную книжку Кроевской на всякий случай тоже забрал, сжег потом. Голикову действительно рассказал про актера, Голиков поверил. По этому пункту, кстати, черт его знает. Покровский так и не понимал до конца, не выгораживает ли боксер покровителя. Внутренний детектор лжи как ни налаживал Покровский на допросе, не смог уловить, что неправду говорит Бадаев про Голикова.
Ладно.
Был (будет на допросе!) еще один любопытный психологический момент. Оказалось, что когда Бадаев «решился», у него в голове уже склеился весь план. Вот эта идея с орудиями убийства, загодя принесенными в рюкзаке сразу под три скамейки, она выскочила как готовая. То есть Бадаев еще не знал, что собирается убивать, а на задворках сознания уже формировал тактику. Это не он так сформулировал, это Покровский из ответов Бадаева картинку сложил, Бадаеву предъявил, тот удивился. Согласился, что, похоже, так и было. И не в том интересный психологический пуант, что в
