тряхнем стариной? – кивнул метатель ножей в сторону арены.
Вит насупился и шагнул было вперед, но Риона уперлась рукой ему в грудь и легко остановила, не сводя глаз с лица Кабара. Несколько долгих мгновений она смотрела на метателя ножей, и под ее взглядом ему становилось все более и более некомфортно.
– Ну так как, ты собираешься вообще отвечать или мне через год зайти? – возмутился он, привычно прикрывая свои настоящие эмоции удобной маской грубости и вечного недовольства.
На лице Рионы медленно расцвела улыбка.
– Спасибо, – прошептала она, а потом сделала то, что уже давно не делала по своей воле, – протянула Кабару руку. – Пойдем, покажем, что мы с тобой умеем.
…Когда мучительное третье представление подошло к концу и остатки цирков вышли на арену, каждый очень остро осознал, как мало их осталось.
И никто уже не удивился, когда после нескольких мгновений темноты над ареной снова понеслась веселая музыка с характерными нотами аккордеона, оповещающая о начале нового представления.
Оповещающая оставшихся циркачей об их грядущей гибели.
Глава 22
Фьор сидел, прислонившись спиной к одному из опорных столбов, уставившись невидящим взглядом прямо перед собой; состояние усталости перетекло в этакое отупение. Когда перед ним остановилась пара ковбойских сапог – коричневых, из тисненой кожи, с серебряной отделкой, – он не сразу зафиксировал этот факт.
С усилием подняв голову, Фьор встретился взглядом с Ковбоем.
– Как ты это сделал? – тихо спросил тот.
– Что сделал? – не понял фаерщик.
– Сам знаешь.
– Не знаю, чего ты пытаешься от меня добиться такой детской уловкой…
– Подобное чувствует подобное, Фьор, – перебил его Ковбой. – На случай, если ты забыл, я – фамильяр. Я всегда чувствую другого фамильяра.
Фьор медленно поднялся на ноги, чтобы оказаться с собеседником лицом к лицу, и использовал этот момент, чтобы взять себя в руки, а эмоции – под контроль.
– Я не фамильяр, – тихо, но твердо ответил он.
– Я вижу, – ответил Ковбой. – Ты – это ты. Но и его я в тебе тоже чувствую. Хочешь объяснить?
– Я не обязан ничего объяснять, – напрягся Фьор.
– Если не хочешь объяснять мне, тогда объясни Крис, – тут же парировал Ковбой, умело совмещая конструктивное предложение с завуалированной угрозой.
Фьор замолчал, только пальцы правой руки начали нервно пощелкивать, стреляя в разные стороны огненными искрами.
– Так как ты это сделал? – терпеливо повторил свой вопрос Ковбой.
– Не знаю, – буркнул Фьор, сдаваясь. – Собственно, я до последнего не был уверен, что он теперь как бы во мне. Пока ты не сказал…
– Я слушаю, – подтолкнул Ковбой, когда Фьор замолчал.
Но фаерщик не торопился отвечать. Как выразить словами то, что он сам до сих пор не мог постигнуть? Как объяснить, что он сделал, когда он сам толком не ведал, что творил? Все словно получилось само собой; этакая волна судьбы, которую ему каким-то чудом удалось оседлать и позволить нести себя туда, куда она неслась.
Фьор прикрыл глаза, мысленно переносясь на пустынную ночную дорогу, стиснутую с двух сторон безжизненным лесом. Он увидел ретроавтомобиль, горящий в ночи десятками круглых фар, делающих его похожим на некое инопланетное существо. Увидел безжизненное тело фамильяра Дэнни, лежащего на дороге, и самого шута, тот был прижат к земле, и его горло стискивали руки оседлавшего его фамильяра Фьора.
Не раздумывая ни секунды, фаерщик вызвал сгусток пламени и метнул его в свою копию. Тот прошел сквозь фамильяра, не задев, но зато Дэнни захрипел от боли – его обожгло. Попытки оттащить фамильяра ни к чему не привели, он будто не замечал усилий Фьора. Найденный на обочине камень обрушился ему на голову и даже не поранил. Дэнни продолжал хрипеть, его сопротивление ослабевало, а Фьор, перепробовав на своем фамильяре все, что подвернулось под руку, понял, что, похоже, в принципе не может причинить ему физический вред.
Будто подслушав его мысли, фамильяр поднял голову и оскалился, глядя на Фьора. Тот смотрел в его лицо – в свое лицо, и одновременно и узнавал, и не узнавал его. В выражении этого лица читались решительность и твердость, уверенность в себе и некая внутренняя расслабленность, которая появляется у человека, нашедшего свое место в этой жизни и довольного им. В лице фамильяра читалось все то, чего не хватало самому Фьору в прежней жизни, то, чего он хотел бы иметь. Но почему-то все это досталось не ему, а его фамильяру.
Хотя… а откуда это ему досталось? Не просто же само собой взялось! Фамильяр получил все это от него, от Фьора! Значит, и у него были все эти качества! Просто он их либо не замечал, либо похоронил под грузом жизненных обстоятельств, решив, что в таких условиях просто не может их развить. А вот фамильяр не терял времени даром и с толком использовал все унаследованные или, вернее сказать, украденные внутренние ресурсы.
Хрипы Дэнни будто отошли на второй план, Фьор их слышал, но они превратились в фоновый шум и больше не призывали к немедленным действиям. Чем дольше Фьор смотрел в лицо своего фамильяра, тем больше видел в нем себя. Того, каким он мог бы быть. Таким, каким он еще будет, когда вернется обратно в этот мир.
– Ты – это я, – тихо сказал Фьор, не особо думая над тем, откуда у него берутся эти слова, они просто приходили к нему, и он выпускал их в этот мир.
Фамильяр резко вскинул голову, руки на горле Дэнни дрогнули.
– Ты – это я, а я – это ты, – более уверенно произнес Фьор, делая еще один шаг вперед.
В глазах фамильяра – чуть припухших графитово-серых глазах – загорелся огонек тревоги.
– Я не ненавижу тебя, – продолжил Фьор и сделал еще один шаг. – Я не боюсь тебя.
Фамильяр отпустил горло Дэнни и медленно поднялся на ноги. Шут захрипел, откатился в сторону и, встав на четвереньки, тяжело закашлял.
– Ты – не мой враг. Ты – не мой антипод. Ты – не лучшая версия меня.
Каждая фраза сопровождалась шагом вперед, от каждой фразы фамильяр все больше бледнел, и взгляд становился все более загнанным. Он дернулся, будто пытался отступить, но так и не сдвинулся с места.
– Ты – это часть меня самого. Часть, которая всегда была во мне, но которую я боялся выпустить на свободу, и она вырвалась сама.
Теперь Фьор подошел вплотную к своему фамильяру, они не сводили друг с друга взглядов. И чем
