«Может, в этом все и дело», — подумал Джордж. Возможно, Полларда мучило чувство вины: уже дважды его друзей утаскивали твари, а он не получил ни царапины. Мысль о том, что погиб не он, а его друзья, прожигала ему душу.
Наконец, обретя голос, Джордж спросил:
— Что схватило Майка?
Поллард широко раскрыл рот, словно готовясь закричать, а затем его челюсти медленно сомкнулись, будто мышцы, одну за другой, постепенно парализовало.
— Туман, этот проклятый жуткий туман… Знаешь, какой он? Грязный и мерзкий. Всей душой его ненавидишь, гребаный смог, повисший в воздухе, как одеяло. Но иногда раздаются звуки… И радуешься, что он есть, что он скрывает тебя: ты не видишь обитающих в нем тварей, а они не видят тебя. Мы с Майком слышали разные жуткие звуки: визги, рев и чавканье, как будто шланг всасывал грязь. Мы не хотели знать, как выглядят издававшие их твари, боялись представить, что они могут с нами сделать.
Джордж прекрасно его понимал.
— Нехорошие здесь вещи происходят.
Поллард схватил его за руку.
— Ты знаешь? Знаешь, о чем я думал, пока мы ждали там, в тумане? Я думал… Господи, это безумие… Я думал, что быть съеденным еще не худшая участь. Они могут сделать с нами кое-что пострашнее… Боже. — Поллард обхватил голову руками. — Но Майк… то, что схватило его, оно пришло не из тумана, оно появилось из воды. Из склизкой, зловонной воды. Они появились очень быстро, и мне показалось, что это были люди, они походили на людей, покрытых водорослями, зелеными пучками водорослей. Из воды появились лица, но это были не лица, а водоросли, живые и шевелящиеся, как черви. У одного из них был глаз, и этот глаз посмотрел на меня, прямо на меня. Человеческий глаз, только… только взгляд совершенно безумный, не человеческий. Поросшие водорослями руки обхватили Майка. Он кричал, и я, думаю, тоже, а те руки, в извивающихся, словно змеи, водорослях, они утянули Майка под воду, и больше я его не видел. Я ждал… да, ждал несколько часов, а может, и дней. Просто ждал, когда руки схватят меня. Холодные, червивые руки…
Джордж догадался, что Полларда гложет чувство вины и глубокий, всеобъемлющий страх. Поллард видел, как люди-водоросли — за неимением лучшего названия — забрали Майка и утащили его в черные морские глубины, а потом матрос оказался в одиночестве и ему оставалось лишь ждать, когда эти твари вернутся за ним. Удивительно, что он сохранил хотя бы остатки разума.
— Все кончено. Я знаю, что все кончено, — сказал Поллард. Он казался опустошенным и окончательно лишившимся надежды. — Но иногда мне кажется, что я вижу Майка, слышу, как он зовет меня.
— Мы все слышим что-то в тумане, — заметил Джордж. — Но это фантомы, игры разума или, быть может, какой-то твари. И пока мы сами не поверим в увиденное, не убедим себя в его реальности, оно останется фантомом. Понимаешь, о чем я?
— Да. Думаю, да.
— Успокойся. Если увидишь или услышишь хоть что-нибудь, просто позови меня, ладно? Я тоже кое-что видел. Все мы видели.
Джордж отправился сменить Кушинга на веслах, а Поллард занял место Чесбро. Джордж чувствовал себя не так уж плохо. Он допускал, что обладает даром сострадать людям, вытаскивать их из собственных скорлупок и, возможно, даже способен убедить чудовищную медузу не есть людей на плоту.
— Ну и? — спросил Гослинг.
— Ему пришлось через многое пройти, — ответил Джордж. — Думаю, с ним все будет в порядке, но тебе все-таки стоит попросить Маркса не донимать его.
— Уже попросил, — сказал Гослинг. — Спасибо, Джордж.
Джордж, улыбнувшись, подумал: «Так вот какова моя роль во всем этом. Маркс — механик, Гослинг — капитан, Чесбро — священник, Кушинг — ученый. А я? Я — психотерапевт».
Господи, ну надо же!
23
Менхаус смотрел на догорающую свечу: воск стекал по стержню, собираясь у основания. Он искренне мечтал, чтобы свеча горела вечно. В какой-то момент Менхаус даже задремал, хотя в последнее время думал, что уже никогда не сможет заснуть. И все же это случилось.
Должно было случиться.
Когда он открыл глаза, то увидел не свечу, а Маковски, который стоял, склонив голову набок, как собака, слушающая хозяина, и будто покачивался в такт неслышной музыке.
Но была ли она неслышной? Менхаусу показалось, что он различает звучащую вдалеке мелодию. Звук был почти неуловим.
— Слим, — услышал Менхаус собственный голос. — Слим, какого черта ты делаешь?
Маковски не ответил. Он не отрывал взгляда от двери, словно настроил свой внутренний приемник на ему одному известный канал и весь остальной мир перестал для него существовать.
Менхаус повернулся и посмотрел на Сакса.
— Да, я не сплю, — сказал бригадир. — Похоже, единственный, кто здесь спит, это Чокнутый Слим.
Маковски действительно походил на спящего: так часто выглядят лунатики, пугая родных неестественным взглядом. Он неподвижно смотрел в одну точку и постоянно потирал ноги ладонями. Похоже, сознание заперли в подсобке и штурвал приняло подсознание.
Менхаус знал, что лунатиков будить не стоит, но допускал, что это было очередное заблуждение.
«Нет, — сказал он себе, — Не буду его трогать, пока он не пойдет к двери».
— Что думаешь? — шепотом спросил он Сакса.
Бригадир пожал плечами. Ему в любом случае было все равно.
Маковски продолжал вслушиваться, не двигаясь с места. Менхаусу показалось, что он снова что-то слышит: странное, жуткое гудение или свист. Звук был недостаточно отчетливым, чтобы различить нюансы, ритм, мелодию или вообще с абсолютной уверенностью сказать, что он реален.
Менхаус вновь взглянул на Сакса. Тот вытащил нож, словно почувствовав недоброе, прищурился и оскалил зубы.
— Что происходит? — спросил Менхаус. Каюта никогда не была обителью веселья и уюта, но теперь атмосфера сгустилась, стала мрачной и зловещей и, словно яд, воздействовала на организм.
Сакс выдержал паузу и ответил:
— В коридоре кто-то есть.
— Нет, я так не думаю.
— Есть, — с твердой уверенностью повторил Сакс. Его глаза светились тусклым светом. Возможно, это было отражение свечи или что-то более значительное.
— Кто-то там ждет Маковски. Он слышит это нечто, чем бы оно ни было, прекрасно слышит.
Менхаус с трудом сглотнул. Он тоже это ощутил. Ему очень хотелось сказать Саксу, что тот не прав, но Менхаус не мог этого сделать, потому что различал доносящийся из коридора едва слышный звук, от которого волосы на затылке вставали дыбом и скручивало желудок. Это был не просто скрип или стон дерева при осадке старого корабля, а звук присутствия кого-то осторожного, расчетливого, обманчиво спокойно ждущего во тьме коридора, и оттого он пугал еще сильнее.
