Фриду привели в чувства, окатив ледяной водой. Тусклый свет сочился сквозь приоткрытую дверь.
— Где я? — спросила она. — Что вам надо? У меня нет денег.
Взгляд привык к темноте. Её привязали к тяжелому резному стулу. Запястья туго перетянуты веревками. В двух шагах от нее мужик в кожаном фартуке, позади мужика двое других, одетых в дорогую одежду. У самой двери баба в красном платье. Баба, которую Фрида узнала еше на улице.
— Рвач, она не понимает.
К ней подошел тот, кого они называли Рвачом.
— Слепой Кузен. Помнишь такого?
— Увы.
— Ты отравила его, — он кивнул на бабу в красном платье. — Жизель видела. Её помнишь?
— Да.
— Отлично, — он задумался. — Я не буду тебя бить, но очень советую: не надо на меня так смотреть.
— Рвач.
— Да, Шальной.
— Не верю я, что наконец траур снимем.
— Надо еще узнать, где её подельник. Как твоего дружка звать?
— Рихтер. Крыса, — не раздумывая ответила девушка. — Если найдете его, убейте.
— Дешевый фортель. Где он?
— Не знаю.
Рвач не сдержал данного слова. Кровь тонкой струйкой побежала из лопнувшей губы девушки.
— Не кричит, — заметил Шальной. — Эта падла не из обычных.
— Они с этим Рихтером очень хитрую схему придумали, — заговорила Жизель. — У несчастного Кузена не было шансов.
— Вранье.
— Заткнись! — Рвач снова ударил её. — Падла, все зубы вышибу. Нахер! — он ударил её еще раз. Но не по лицу, а в солнечное сплетение. — Я велел не смотреть так, сука! — вены на лице Рвача вздулись, прядь волос выбилась и прилипла к потному лбу.
Фрида начала задыхаться.
9
Дело шло к обеду. Псарь наблюдал из подворотни за тем, как Казимир выливает масло на дверь борделя. Рядом с Гончей стоит нищий мальчишка, трет грязными пальцами свои отекшие глаза и вытирает сопли. Жалкое зрелище.
— Не плачь.
Ребенок зажал руками рот, но не плакать он не мог. Казимир поджег дверь.
— Рассадник блуда и похоти! — взвыл он. — Я предаю огню этот притон! Гнездо греха! Во имя Господа! Во имя наших детей!
Горожане заинтересованно глядели на происходящее как на фортели ярмарочного зазывалы.
— Я сожгу каждый бордель в Златограде! — выл больной лепрой, и никто не пытался его остановить. — Город святых! Здесь нет места пороку! Нет места бандитам! Мы долго терпели!
Иво оглянулся на ребенка:
— Не плачь. Твой отец делает это ради вас.
Мальчишка понимал о жизни больше, чем Гончая мог подумать о нем. Ребенок не мог не плакать.
— Сын! — проорал Казимир и поднял над собой бутыль с маслом. — Я люблю тебя! — Масло текло по его лицу, по лохмотьям, что некогда были одеждой.
— Папа! — ребенок дернулся, собираясь бежать к отцу, но Иво схватил его за шиворот. — Папа!
— Ему будет не больно, — соврал Псарь. — Огонь не причинит ему боли.
Когда-то давно Казимир был уважаемым человеком. Иногда Иво казалось, что прокаженный не утратил гордости, и сейчас Гончая убеждался в этом.
Дверь «Шелков…» залили водой. К горе-поджигателю уже бежала стража.
— Я не дам себя вздернуть! — прокричал он и применил огниво по назначению. — Я не дам тем, кто перестал молиться на одном колене, заступаться за меня!
Псарь прижал ребенка к стене, стараясь не трогать пораженную болезней кожу.
— Не смотри. Ты не сможешь это забыть. Бери деньги и иди домой.
Мальчишка рыдал, пытаясь прижаться к человеку из Псарни.
Самосожжение некогда отлученного от церкви человека Златоград забудет не скоро, но об этом, друг мой, ты узнаешь, посетив университетскую библиотеку. Ведьм Рогатого Пса не интересовали подобные мелочи, а вот представителей Златоградской епархии сей случай взбудоражил основательно. Я немного знаю о Казимире, ибо никогда не интересовался судьбой этого человека. Знаю лишь, что некогда он был уважаем и к его советам прислушивался молодой Рудольф Гриммштайнский. Знаю также, что Казимир не принял церковных реформ и за слепую верность старым традициям был отправлен в трущобы врачевать больных и помогать страждущим. Мне также удалось узнать, что в те далекие годы, когда Иво и его сестра, потеряв родителей, остались на улице, именно Казимир не дал детям умереть с голоду.
10
Когда страсти с поджогом «Шелков…» улеглись и труповозка с телом Казимира уехала в сторону мертвецкой, Иво пил пиво, обдумывая произошедшее. Люди, называвшие себя «семьей», на деле оказались погаными разбойниками, которые, перейдя на новый уровень, не изменили принципов работы. Гончая дал совет сжечь «Косточку…», и её сожгли. С людьми, что спали, отдыхая после рабочей ночи. Проститутки, которые в большинстве своем были виноваты лишь в том, что не родились под счастливой звездой. Их наемнику было искренне жаль. Их, но не хозяина «Косточки…» и не бандюг, что обеспечивали там безопасность.
— Займись ей, Шальной, — Рвач вышел из подвала и закрыл за собой дверь. — Узнаешь, где он, — кончай.
— Понял, — голос Шального был взволнованным. — Сделаю так, что Кузен будет гордиться нами на небесах.
Рвач посмотрел на сидящего в углу наемника. Пригладил растрепанные волосы и одернул дуплет:
— О, Иво!
Он сел к Гончей за стол и отхлебнул из его кружки.
— Ты не против? — уже после спросил он. — Не брезгуешь?
— Кого потеряли?
— Не бери в голову… — Рвач все еще не мог отдышаться. В зале воняло горелым. — Ты лихо это придумал с поджигателем.
— Да.
— Сколько я тебе должен?
— Скажи брату, что здесь не засранная дыра и валить людей направо и налево ему никто не даст.
— Сам скажи.
— Рвач.
— А?
— Так в Златограде не работают.
