Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 118
О'Рурк заерзал, принимая положение поудобней.
– Секунду, – прошептал он. Послышалось тихое бормотание.
– Что? – переспросила Кейт. Спина у нее уже заболела.
– Молюсь, – откликнулся О'Рурк. – Все, готов. Раз…, два…, три!
Кейт изогнулась и напряглась. Мышцы у нее чуть ли не лопались, но она все равно тужилась из последних сил, чувствуя, как в рот и в глаза ей сыплется ржавчина, как камни со дна тоннеля врезаются в спину через пальто и свитер, как трясется от напряжения шея, будто сквозь нервы продета раскаленная проволока… Майк О'Рурк рядом прилагал не менее титанические усилия.
Решетка вылетела из камня и низкосортного цемента, как пробка из шампанского. Кейт вылезла первой. Секунд пятнадцать она лежала на прохладных камнях и вдыхала свежий воздух, прежде чем подать О'Рурку руку и помочь выбраться. Ему пришлось снять куртку, рубашка порвалась, но он-таки протиснулся в темноту подвала через неровное отверстие.
Они обнялись, лежа на полу крипты часовни, и восторг постепенно сменялся тревогой, в любую минуту могли появиться охранники в черном, привлеченные шумом. Но, хоть до них и доносились отдаленные звуки Церемонии Посвящения, шагов поблизости не было слышно.
Мгновение спустя они встали, поддерживая друг друга, поднялись по ступеням и вошли в саму часовню через незапертую дверь.
В нескольких витражных окнах полоскались кровавые отсветы факелов. Посмотрев на О'Рурка и увидев его измученное лицо в разводах пота и грязи, разорванную и испачканную одежду, Кейт невольно улыбнулась, понимая, что выглядит не лучше. Небольшая часовня почти круглой формы была пустой, какими могут быть только места археологических раскопок, но небольшое стеклянное оконце в двери выходило на башню Киндия, расположенную ярдах в пятидесяти. Газоны и развалины дворца, отделявшие их от башни, были заполнены факелами, фигурами людей, теми же черными охранниками, которых они видели на острове Снагов. Здесь стоял даже вертолет и два длинных представительских «мерседеса».
Кейт ничего этого не замечала. Она не отрывала взгляда от кучки людей в красных балахонах, которые медленно шли мимо часовни в направлении основания башни. Один из них нес в руках сверток, обернутый красным шелком. Но Кейт не могла ошибиться: при мимолетном свете факела, когда мужчины проходили мимо часовни, мимо поющих фигур, она разглядела уголок розовой щечки и темные глазки.
О'Рурк оттащил ее назад, не дав распахнуть дверь и выбежать на заполненное темными фигурами и факелами пространство.
– Это мой ребенок, – всхлипнула Кейт, повиснув на руках священника, но не сводя глаз с двери башни, в которой исчезли мужчины с красным свертком. – Это Джошуа.
Сны крови и железа
Я начинаю верить в свое бессмертие. Почти два года я не участвовал в Причастии, но смерть так и не приходит. Я мог бы отказаться от пищи и воды, но это было бы глупостью: вместо того чтобы, умереть, мое тело продолжало бы пожирать само себя в течение многих месяцев. Даже я, познавший в своей жизни больше боли, чем поколения многих семейств в совокупности, даже я не мог пойти на такое мучение.
И вот я лежу здесь дни напролет, слушая голоса членов моей Семьи. Точно так же я лежал здесь в раннем детстве. По ночам я поднимаюсь, выхожу из комнаты, брожу по коридорам этого старого дома и выглядываю из окон точно так же, как выглядывал в детстве. Мои мышцы еще не совсем ослабли…, и не ослабнут.
Я начинаю верить, что отказ в смерти – великая Божья кара. Много веков тому назад, когда я был молод, страх перед вечным проклятием заставлял меня просыпаться в холодном поту в ранние, беспокойные утренние часы. Теперь мысль о вечном наказании свелась лишь к осознанию того факта, что я обречен жить вечно.
Но днем я впадаю в дремоту. И пока я лежу между бодрствованием и сном, не мертвый, но и не принадлежащий к живым, мне снятся мои воспоминания.
* * *
Мои враги обрушились на меня.
Султан Махмуд II, к которому присоединился мой подлый брат Раду со своими неисчислимыми ратями, состоящими из азабов, джаниссаров, румелийских сипахов и узкоглазых анатолийцев, перешел Дунай, чтобы сместить меня с престола. Войско Махмуда было гораздо сильнее моего. Я никогда не путал глупость с доблестью. Мои воины, по моему приказу отступили на север, оставляя за собой пустыню.
Города, села и деревни моего княжества были преданы огню. Житницы опустошались или разрушались. Скот, который нельзя было увести за собой на север, уничтожался на месте. По моему приказу отравляли колодцы и воздвигали дамбы, чтобы устроить болота там, где должны были пройти пушки Махмуда.
Таковы исторические факты того отхода – современные военные теоретики называют подобный маневр «стратегическим отступлением», – но реальности эти факты передать не могут. И я лежу, рассматривая кровавые отсветы заката на темной поверхности деревянных балок, и вспоминаю дороги, забитые плачущими беженцами из наших собственных городов и селений, бычьи упряжки, пахотных лошадей, целые семьи, несущие на себе свои скудные пожитки, в то время как горизонт освещается зарницами пожаров, а небо почернело от дыма. Краем уха я слышу разговоры, которые ведут члены Семьи в соседних помещениях, – мой слух еще не подводит меня, когда я того хочу. Они перешептываются о войне Саддама Хуссейна с американцами и тех нефтяных факелах, застилающих небо пустыни черным дымом, которые он зажег в бессильной ярости. Бормочут они и о боевых действиях в Югославии и покачивают головами, ужасаясь современной войне. Саддам – ребенок по сравнению с Гитлером, а Гитлер – ребенок по сравнению со мной. Я отступал вместе с армией Гитлера в Германию и был поражен тем, что немцы оставили нетронутым все, созданное руками человеческими. Саддам устроил пожары в пустыне; я же в свое время опустошил земли, считающиеся наиболее процветающими в Европе.
Этот век не знает, что такое война.
Мы отходили в самое сердце моей страны, так как все жители Трансильвании с молоком матери впитали уверенность, что спастись наш народ может лишь в самых глубоких ущельях самых высоких гор, в самых темных лесах, где воют волки и ревут черные медведи.
Я читал Стокера. Я прочел его дурацкий роман в 1897 году, как только он вышел в свет, и видел его первую театральную постановку в Лондоне. Через тридцать три года я имел несчастье посмотреть один из самых глупых фильмов, что мне только приходилось видеть, и наблюдал за кривляньями этого бездарного венгерского актеришки. Да, я читал и смотрел тошнотворную, неуклюже написанную мелодраму Стокера, где нелепость громоздилась на нелепости, где очернялось и опошлялось благородное имя Дракулы. Нет сомнения в том, что это чепуха и бессмыслица, но должен признать, в потоке этого полудетского лепета есть один мимолетный, почти наверняка случайный поэтический момент.
Дурацкий вампир Стокера в оперном балахоне останавливается, услышав завывание волка в лесу. «Послушайте, дети ночи, – шепчет он драматическим голосом, – какая это чудесная музыка»-.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 118
