— Интервью.
— По некоторым признакам я догадалась. Чье же?
— Экс-премьер министра России и лидера объединенной оппозиции. А возможно, кстати, и кандидата в президенты России.
— Вы шутите.
— Какие шутки. Есть подлинная газета, вышедшая в свет миллионным тиражом. И эти люди, Конди, еще смеют критиковать нашего президента, когда он.
Она не дает ему договорить, грозно покачивая перед лицом тонким длинным пальцем с ярким лаком на длинном ухоженном ногте. Но при этом — улыбается. «Интересно, какая бы из нее вышла пианистка», — внезапно думает Стив. А она думает исключительно о своем:
— Ну, ладно. Допустим, вы их филигранно подобрали и очень забавно представили миру. Что дальше?
— Дальше эти не совсем адекватные люди выйдут на улицу, Заметьте, в отличие от Майдана у них не будет четких политических требований, кроме отставки Путина и криков «это наш город», вести они себя будут неадекватно, потому что такие люди просто не могут вести себя адекватно. Дальше — техника, но в результате власть разгонит их демонстрации под сотни телекамер и крики избиваемого шахматиста. Причем я полагаю, что это должно повториться многократно. И в разных городах России. Тут есть еще один тонкий момент, связанный с президентом Путиным, — местные князьки старой формации, чувствующие, что дни сочтены, сделают все, чтобы продемонстрировать Кремлю свою лояльность. Вот в этих городах и следует планировать акции, потому что реакция властей будет наиболее жесткой.
— Допустим. А еще?
— А еще нужно будет немного мирового кошмара. Но, разумеется, подальше от нас, где-нибудь в Европе. Или Британии.
— Это что еще за зверь?
— Я не знаю, но буду думать. Это должно быть что-то ужасное, угрожающее всему человечеству, непременно исходящее из России. Вот тут пригодится господин Березовский, которого так бездарно использовал ваш сотрудник.
— Уже не сотрудник.
— Аминь. Так вот, он по-настоящему безумен и поглощен идеей уничтожения.
Вот послушайте, у меня есть короткие выдержки, их смотрели психиатры, и у них нет никаких сомнений.
«Я располагаю достоверной информацией, что меня собираются обвинить в создании и финансировании незаконных вооруженных формирований на Кавказе и попытке покушения на жизнь президента России… Это делается, чтобы исключить какую-либо возможность моего возвращения на родину. Большинство и толпа никогда меня не интересовали. Они всегда консервативны. Все перемены будет осуществлять активное меньшинство, как это произошло на Украине.
Страх власти передо мной — безусловное свидетельство моей не только юридической, но и моральной победы. И я согласен с тем, что власти есть чего опасаться. Я и дальше буду прилагать усилия, чтобы убежденность в своей правоте и моральное превосходство всех недовольных Кремлем конвертировать в разгром криминального режима. Президент Путин нарушает конституцию, и сегодня любые насильственные действия со стороны оппозиции будут оправданы. Это относится и к силовому захвату власти, и именно над этим я сейчас работаю. Последние полтора года мы готовимся взять власть в России силой. Нам нужна жертва. Это должен быть кто-то популярный и узнаваемый, персонаж, смерть которого наложит на власть несмываемое пятно».
— Да, это действительно ужасно и похоже на бред. А ведь он был…
— В первой «папке Мадлен», хотите сказать. Был. Ну, у русских есть пословица про богатыря, который прошел огонь и воду, но умер, услышав медные трубы. Символ славы и власти. Я полагаю, кстати, что и сознание Лемеха было изрядно деформировано к тому моменту, когда он уже видел себя государем всея Руси.
— Потому-то я позвонила Путину, хотя я заметила ваш взгляд, когда вы слушали это, — в нем было осуждение. Вы полагаете, что мы его предали?
— Я полагаю, что мы отвечаем за тех, кого приручаем.
— Ну, это, допустим, полагаете не вы, а Антуан де Сент-Экзюпери.
— Но я с ним полностью согласен. И с Березовским — отчасти.
— В чем же?
— В части узнаваемой жертвы. Она нужна. И может, не одна, причем с таким расчетом, чтобы вина властей не вызывала сомнений. Это должен быть человек узнаваемый и любимый, неполитичный, добрый.
— За что же власти его убивать?
— Ну, это надо думать. Это уже следующий сценарий. А может, и несколько сценариев. С моими «психами» теперь вполне справятся ребята из NDI, а я займусь сюжетами.
— Наш голубь мира возжелал крови?
— Но не школьников 1-го сентября.
— Хорошо, давайте закроем эту тему. Обещаю, что ваши сценарии будут реализованы исключительно под вашим руководством.
— Будем считать, что мы договорились.
2007 ГОД. НОЯБРЬ, МОСКВА
Промозглый. А какой он еще может быть, ноябрь в Москве? Сырой, холодный, продуваемый порывами ледяного хлесткого ветра. Вдобавок с неба сыпалась какая-то непонятная мелкая мерзость — похожая на дождь, но ледяная и колючая, как снег.
Стив прилетел в Россию накануне, хотя в Вашингтоне его решительно отговаривали от этой поездки.
— Мы не знаем, что произойдет сегодня в Москве, но у нас есть вполне заслуживающая доверия информация о том, что выступления объединенной оппозиции будут наиболее массовыми и наступательными. Западные журналисты, аккредитованные в Москве, полагают, что на этот раз власти, которые до этого сдерживали натиск оппозиции, оставаясь при этом в рамах закона, сегодня намерены ответить жестким подавлением любого сопротивления. Как сообщают некоторые информационные агентства, в Москву доставлены из регионов большие силы ОМОНА, специальной полиции, предназначенной для разгона массовых манифестаций. Так, руководство получило право на использование так называемой «спецтехники»: водяных пушек, гранат со слезоточивым газом и тому подобное. Учитывая решительный настрой обеих сторон — мы допускаем наличие жертв. Со своей стороны администрация США предостерегает президента и правительство России от любого насилия. Пресс-секретарь Белого дома дочитывал заявление, уже поглядывая в зал, битком набитый журналистами, прикидывая, с каких вопросов, которые сейчас, разумеется, посыплются со всех сторон, начать, чтобы хотя бы в первые минуты удержать пресс-конференцию в нужной тональности.
— Выйдут ли на улицы лидеры объединенной оппозиции и какова вероятность, что они будут арестованы?
— Разумеется, оппозиционные лидеры возглавят шествие, гарантий их свободы и безопасности не может дать никто. Разве что президент Путин. Но он молчит.
Зал отозвался легким смешком, пресс-секретарь довольно хмыкнул. Это была удачная реплика.
— Сколько человек примет участие в шествии?
— Мы не располагаем точными цифрами, но полагаем, что несколько сотен тысяч людей.
— Сотен?
— Да, именно.
