Боль, неотвязная, настойчивая, тлела внутри, жгла мое сердце.
В новом дневнике я записала все, что не могла никому сказать. Последний абзац был таким:
Когда я в Луизиане, очень сильно скучаю по своей горе. Когда я там, горюю о Западной Вирджинии. А когда я здесь, очень скучаю по своим. Вот такая я, Вирджиния Кейт. Сумасшедшая дура.
Попыталась потом уснуть, не смогла. Ночь была как черное одеяло. Я выскользнула из кровати, пошла на кухню попить. За столом сидела мама, перед ней стояла бутылка водки, купленная дядей только вчера, почти пустая. К потолку тянулся, извиваясь, дымок от сигареты. Она схватила бутылку, отпила из горлышка, затушила сигарету. В руке у мамы было письмо, и рядом, на столе, стопка конвертов.
Я не входила, ждала.
Вскоре она уронила голову на руку и затихла, письмо выскользнуло из пальцев.
Я осторожно подошла.
Она не отзывалась, и я уже без опаски подняла с пола письмо. Вот оно:
Кэти Айвин. Неужели ты возомнила, что я брошу Ребекку и заберу детей в Западную Вирджинию? Но мы же договорились. И ты приняла условия моей матери. Не забывай об этом. Разумнее всего было бы позволить Ребекке усыновить детей, ты и сама прекрасно это понимаешь. Просто ты никак не можешь простить меня за то, что ушел. Но Ребекка не заслуживает такого унижения. И дети тоже. Да и я не заслуживаю, если говорить об усыновлении.
Я положила письмо на стол и помчалась к себе. Проглотила пять таблеток аспирина. Бухнувшись поперек кровати, никак не могла отдышаться. Я вспомнила тот день в конторе, и как плакала Ребекка, и как все рухнуло. А мама только и делает, что чинит всякие препоны папе, совершенно не думая о том, как жестоко это все отражается на нас. И о чем это они там договорились? При чем тут Муся-Буся? Голова моя едва не лопалась от боли и тяжести. В конце концов я едва успела добежать до ванной, меня стало выворачивать наизнанку.
— Что там такое творится? — услышала я крик мамы.
Ответить ей я не смогла. Злоба и ненависть, обида и горечь, запрятанные глубоко внутри, вырвались наружу и потоками извергались в чашу унитаза.
ГЛАВА 31. Катись назад в Блюйзиану… к этой своей
После этой ночки во рту остался отвратительный кислый привкус и болел живот. Поставив кипятить воду для кофе, я набрала номер, трубку сняли практически сразу.
— Алло? — В этом «алло» было столько надежды, нетерпения истосковавшегося сердца, что я едва не разревелась.
— Ребекка? Это Вирджиния Кейт.
— Ох, лапуля. Что-нибудь случилось?
— Да все нормально. Просто так звоню. — Я слышала ее ровное дыхание. — Интересно, как вы там, что делаете.
— У тебя усталый голос. Ты здорова?
— Все нормально.
Засвистел чайник, я сняла его с конфорки.
— С мамой история серьезная.
Я насыпала в свою чашку две ложки песка.
— Даю лекарство и помогаю разрабатывать мышцы.
Добавила ложечку кофе «Максвелл хаус».
— Подметаю дом, мою посуду.
Налила в чашку кипяток, помешала.
— Готовлю, много чего.
Теперь добавить сливки и еще раз помешать.
— Испекла недавно кукурузный хлеб, как ты учила, очень вкусный получился.
Отхлебнула немного, проглотила.
— Я смотрю, у тебя там хлопот по горло, Вирджиния Кейт.
Возникло чувство, что Ребекка где-то совсем в другом мире, на луне. Или, может, это я очутилась на луне?
— Что делают мои ненормальные братья?
— Энди где-то с Дэном и Нейлом, наверное, хулиганят, с риском для жизни. — Она рассмеялась. — Вчера вечером Мика писал портрет мисс Дарлы. Сейчас, наверное, пошел покупать новые краски. — Я услышала плеск воды и представила, что Ребекка стоит у раковины, моет тарелки после завтрака. — Бобби в своей комнате, читает. Я его позову, иначе он меня потом заест.
Я пока пила свой кофе. Чуть погодя я услышала, как Бобби бежит, просто сломя голову, сердце заныло — завопило! — от боли.
Он едва меня не оглушил:
— Салют, сестренище! Ты едешь домой, да? Правда? А когда? Сегодня? Мне столько всего надо тебе показать. Беспалый сказал, что ты классно пасуешь, хоть девчонка. И что у Вэйна появилась подружка, тупая ужасно. А знаешь, в озере нашем вода поднялась, от дождей, я там змею видел, но не убил, а Энди здорово грохнулся и пропорол ногу, крови было ужас сколько, мама забинтовала, Мика показал мне, как нужно рисовать дракона, сказал, что у меня нормально получилось.
Когда он остановился, чтобы перевести дух, я успела вклиниться:
— Погоди же ты, тараторка. — Но я все успела понять, и про все.
— Так ты едешь домой? — снова спросил Бобби.
— Понимаешь, маме пока еще нехорошо.
— A-а. Тогда ладно. Отдаю трубку маме. — И я услышала, как он просит: — Мам, ну скажи ей, пусть возвращается.
— Так действительно все нормально? — спросила Ребекка. — У тебя у самой все нормально?
— Нормально. Но мне пора заканчивать, расстояние очень большое. — Поставив чашку, я вцепилась в трубку обеими руками.
— Ох, я совсем забыла про большое расстояние и про огромные счета! Звони с переводом оплаты на наш номер. В любое время, и днем и ночью. Ладно?
— Ребекка?
— Да, лапуля?
Мне хотелось сказать, что я люблю ее, но смущало, что не говорила этого раньше… И я сказала то, что означало то же самое:
— Я очень соскучилась по твоему попкорну. — И добавила: — Скажи всем, что я очень по ним соскучилась. И мисс Дарле скажи. Ладно?
— Обязательно.
Повесив трубку, я развернулась… и увидела маму, стоявшую в дверном проеме, на лице ее застыла издевательская умильная улыбка.
— «Я так по тебе соскучилась, очень-очень» — Она почмокала губами и сказала: — Знаешь, ты совсем не обязана тут торчать. Я тебя не просила.
— Но ты просила, мама. Чтобы я осталась помочь тебе. — Я старалась не смотреть на плешку с едва отросшими волосиками. — Ты сказала, что не хочешь быть одна.
— Да, наверное, сказала. Но я думала, что ты хочешь быть со мной. Со мной, а не с этой.
Я снова взяла в руки чашку с кофе.
— Ребекка хорошая, мама. Ты же ее не знаешь.
— Да-а-а, кто бы сомневался. Сладкий-сладкий леденец. — Она ткнула пальцем в чашку. — Это ты для меня?
— Нет, это моя. Сейчас сделаю.
Она уселась за стол, стала смотреть, как я насыпаю, помешиваю. Я поставила чашку перед ней.
