— Хорошо… что ты пришел. Ты должен забрать его… забрать. — Кванжи попыталась пошевелить рукой, но, очевидно, движение требовало слишком больших усилий. Натан опустил взгляд и понял, что она держит, — именно этот предмет женщина старалась передать ему. Будь у мальчика побольше времени для раздумий, он бы раньше догадался, что она сжимает в объятиях; но все его мысли были заняты только самой Кванжи. Руки ее лежали, сцепившись на драгоценной добыче. Ей не хватало сил разомкнуть их. Натану пришлось разжимать пальцы Кванжи один за другим.
— Отнеси его, — продолжала она, — к Осскве. Он должен знать… Заклинание.
— Кто он? Как мне найти его?
— Мой отец. — Прежде Кванжи не упоминала об отце — лишь о деде. В болезненной судороге, пробежавшей по ее лицу, Натану почудилась попытка улыбнуться. — Он не одобрял… Не важно. Ты отыщешь его во сне.
— Я не уверен в этом, — в отчаянии проговорил Натан. Мальчик должен был забрать Грааль в свой мир, только он не мог сказать ей это теперь, когда она умирала.
— Ты нашел меня, — произнесла она. — Сама судьба ведет тебя.
— А остальные предметы — венец, меч… Где они? Разве им не положено быть здесь?
Она слегка качнула головой — выражая отрицание или недоумение.
— Нашла только… чашу. Решетка была закрыта… я знала слово освобождения. Дедушка… рассказал мне. Думаю, ты… найдешь остальное. Надеюсь… — Голос ее слабел, дыхание затруднялось.
Натан; взял Кванжи за руку — и тут же отпустил, боясь причинить еще большую боль. Но женщина сама вернула свою руку в его.
— Избранный, — прошептала она. — Ты… избран, чтобы спасти нас…
Он чувствовал, как Кванжи цепляется за эту мысль — потому что больше ничего не осталось; она придавала смысл последним мгновениям ее жизни. Он не верил в правоту Кванжи, но не смел возражать ей. Больше она не пыталась говорить. Некоторое время — Натан не знал, как долго: быть может, несколько часов, — они просидели молча. «Я жду, когда она умрет», — с ужасом подумал Натан. Но ведь оставить ее умирать одну было бы еще ужаснее. К тому же мальчик понятия не имел, как теперь возвращаться в Аркатрон, не говоря уже о собственном мире. Наверняка отсюда в просевшую часовню в Темном лесу имелся проход, только Натан не представлял, как им воспользоваться. Он не видел решения проблемы, так что предпочел хотя бы временно выбросить ее из головы. Неожиданно ему вспомнился рассказ Анни о том, как она сидела у постели Даниэля, которого мальчик считал своим отцом, а жизнь тонкой струйкой вытекала из него; просто сидела и ждала до конца. Тогда Натан сказал матери: «Наверно, это было ужасно». А она ответила: «Однажды и тебе предстоит сидеть вот так рядом с кем-то — быть может, со мной; а если тебе повезет, то и с тобой в такую минуту рядом кто-нибудь будет. Смерть наполняет смыслом жизнь, и, деля общую участь, мы принимаем ее, смотрим ей в лицо без страха; быть может, перешагнув ее, мы войдем в более широкий мир».
Он ждал, чтобы разделить с Кванжи Лей ее смерть.
* * *
На следующее утро Анни проснулась рано: на сознание тяжким грузом давила ответственность. Натан — и полиция… (и где-то на заднем плане — заставившее бешено стучать сердце воспоминание о поцелуе с Майклом). Анни погрузилась в привычные хлопоты: умылась, оделась, заварила чай и поджарила тосты к завтраку; она не торопилась будить Натана — ведь это приблизило бы момент звонка инспектору. Быть может, во сне сын уже отыскал Грааль? Правда, тогда Побджой окончательно утвердится во мнении, что чашу украл мальчик, даже если откажется от предъявления обвинений. Нелепый парадокс! Возвращение чаши означало бы конец преступления, однако в глазах закона оно лишь подтвердило бы его вину. Какое-то время она никак не могла отделаться от этой мысли, хотя понимала, что пустыми тревогами делу не поможешь. Остается всегда стараться поступать правильно и не обращать внимания на то, как на тебя посмотрят другие. Ведь подростков редко серьезно наказывали даже за беспричинный вандализм или бытовые кражи, так что вряд ли к Натану и Хейзл отнесутся сурово, принимая во внимание, что они действовали из благородных побуждений…
Когда Анни очнулась от размышлений, на часах было почти девять. Из комнаты Натана по-прежнему не доносилось ни звука. Она подошла к его двери и постучала, потом позвала и наконец вошла.
Кровать была пуста.
Анни точно знала: Натан не спускался. В ее нынешнем беспокойном состоянии она бы проснулась от легчайшего шороха. Кроме того, он всегда примерно заправлял постель — а сейчас выбившееся одеяло лежало комком, на оставшейся не взбитой подушке сохранился отпечаток головы. «Он бы свернул одеяло, — рассуждала Анни, — и переоделся. И обязательно оставил бы записку». И тут она наконец-то обратила внимание на то, что со стены сорван Знак Агареса.
Анни побежала вниз и схватила трубку телефона.
Бартелми не было. Включился автоответчик, предлагая оставить сообщение; Анни попыталась говорить связно, а не бессмысленно лепетать: «Натан исчез. Как я вам уже говорила, он лег спать рано — чтобы попытаться во сне отыскать Грааль. Из дома он не выходил: я бы услышала. Когда он встает раньше меня, я почти всегда слышу. Постель вся скомкана, как будто он все еще там, но его нет. Знак, который вы для него начертали, раньше висел на стене над кроватью, а теперь сорван. Я не знаю почему. А вдруг он не вернется… Пожалуйста, перезвоните мне. Пожалуйста, перезвоните!»
Положив трубку, она стала ждать, то и дело бросая взгляд на часы; никто не звонил.
К десяти часам Анни потеряла всякое терпение. Ей нужно было выговориться, пойти куда-то, что-нибудь предпринять. Она заперла лавку и пошла в Дом-на-Реке.
* * *
Кванжи закрыла глаза — Натан решил было, что она незаметно ускользнула прочь; но вот они распахнулись вновь: прежде налитые кровью, они словно бы прояснились и засияли — или то было лишь в воображении мальчика. Женщина одарила его взглядом, проникшим в самую глубину, заглянувшим в сознание, в душу; потом вздохнула — едва слышно даже в мертвой тишине пещеры; и взор ее потух. Позднее Натан вспоминал: «Там были люди. Я не видел их, но они там были. Не думаю, что тогда я ощущал их, зато теперь я их помню. Они пришли за ней». А сейчас мальчик остался один.
Натан снова прикрыл Кванжи глаза (он видел, как это делали в телевизионных фильмах) и стал размышлять, не следует ли уложить тело как-нибудь более официально, скрестив руки на груди. Почему-то он не видел в этом действии особой необходимости. Кванжи полулежала, прислонившись к стене пещеры, и казалось, что так ей удобно, пусть даже теперь некому было ощутить этот уют. Потом Натан поднял Грааль и хорошенько рассмотрел его при свете фонаря. Мальчик почти ожидал, что чаша засветится от его прикосновения, как то видение в часовне, или наполнится кровью; однако камень, хотя оттертый до идеального состояния и отполированный до тусклого блеска, отражал лишь свет лампы, падающий на дугу сосуда. Внутри тоже ничего не было. Один-два драгоценных камня поблескивали в завитках узора, словно мигающие глаза затаившегося зверя. И больше ничего. Наверняка, рассудил Натан, гномоны последовали за чашей; он стал прислушиваться в ожидании змеиных голосов, выползающих из теней пещеры, однако ничего не услышал. Мальчик не знал, что, хотя озмоси могут мигрировать из мира в мир, улавливая мозговые волны, Врата — законный проход между состояниями бытия — запретны для них, потому гномоны избегают умирающих и мертвых и никогда не убивают, лишь вселяя страх или безумие. Смерть им враждебна. Но Натан понимал только одно: их рядом не было. Он долго и неотрывно смотрел на Грааль, испытывая благоговение перед его древностью, перед легендарной мощью, которой он обладал, и силой, по слухам, заключенной в нем; если в глубине камня и жил какой-то дух, то он оказался сокрыт. Наконец мальчик спрятал чашу внутри комбинезона, от чего тот несимметрично вздулся; кромка сосуда больно врезалась в бок. Натан сделал глоток воды — в бутылке почти ничего не осталось — и стал осторожно пробираться к выходу из пещеры.
