почти как в африканских странах. С одной только разницей: там зимы не бывает, и можно весь год голиком бегать и жить в шалаше. У нас же — или зарплата, или сапоги типа тех, что поехали к Наташке.
За неделю, пока я подменяю деда, наторговалось сто пятьдесят долларов. Автомастерская приносила примерно столько же, 25–35 000 в день мне одному. Каналье доставалось такая же сумма. Мои деньги Каналья отдавал бабушке, и они делились на две части: на одну она делала закупки фруктов. Но уходили деньги не полностью, закупки-то производились через день, оставалось в среднем пятнадцать тысяч ежедневно, что обменивалось на доллары раз в два дня.
В итоге мой доход от торговли за неделю, пока я в Москве, составил 150 долларов (не считая сотки с валюты, потраченной на одежду) и 130 с автомастерской, но за десять дней. Тридцать я заплатил маме за ваучеры. С ума сойти: тридцать долларов — за минимум десять соток земли возле моря, в курортном поселке! Обидно будет это потерять из-за маминой глупости.
В итоге за неделю — почти триста баксов. В десять раз больше, чем месячный доход среднестатистического человека в провинции. А недель-то в месяце четыре! То есть, даже не расширяясь, тысячу долларов в месяц зарабатывать можно.
Еще же у бабушки лежит моя наторгованная за лето тысяча баксов, которую дед так и не получил. Обалдеть я новый русский, поеду покупать себе малиновый пиджак и заявлюсь в нем в школу.
От Новогиреево до Перово надо было ехать одну станцию, и я далеко в вагон уходить не стал, замер у дверей, обхватив поручень. Сколько, интересно, заработал Олег? Я пообещал ему двадцать процентов и разрешил есть все, что понравится, кроме дорогущих чурчхелы, инжира и пахлавы.
В этот раз бабушка решила рискнуть, проверить, пойдут ли сладости, и взяла армянскую пахлаву, упакованную в самодельную коробку, которую пришлось открывать, чтобы явить миру товар, хотя можно было просто натянуть сверху целлофановую пленку. Коробок было две, в одной полкило, в другой полкило. Одну я оценил в две тысячи.
Как же не хватает целлофана! Упаковочной пленки. Дармовых одноразовых пакетов. Кто сейчас откроет хотя бы мизерное производство целлофановых изделий и станет оптом сдавать продукцию, скажем, на Черкизон, тот озолотится.
Ничего у нас в стране нет. Что есть, то или устарело лет на пятьдесят, или готовилось к банкротству.
Какое производство ни открой — озолотишься. Хочешь — пеки хлеб, хлеба везде дефицит. Хочешь, открывай кондитерку — маргариновые торты дорогие и невкусные.
Если разбираешься — делай мебель. Поставь маленький цех по производству ДСП и клепай столы, шкафы и табуретки за три копейки. Долгое время торговля мебелью будет клондайком, как и ближе к нулевым — производство металлопластиковых окон.
Кто начнет первым, тот снимет сливки. Сейчас раскрутиться можно с нуля, лишь на усердии и таланте. Уже лет через пять — вложить кругленькую сумму, чтобы успешно конкурировать. А через двадцать лет на рынок зайдут корпорации, конкурируй, не конкурируй — без толку.
Голова кружилась от перспектив. Все достижимо и реально, но упиралось в мой возраст, а значит, во взрослых, которые могли бы этим рулить, пусть и под моим присмотром. Сейчас особенно надо заколачивать бабло, чтобы охватить максимум отраслей и сделать задел на будущее.
Во что-то одно вкладываться — рисковать, что бизнес отожмут. Надо много маленьких разнонаправленных проектов. Каких? Какие люди встретятся на пути, в том направлении и буду работать. Одному мне не потянуть. Автомастерская есть, торговые точки — почти, осталось деду выздороветь.
Огоньки за стеклами замелькали медленнее, я приготовился к выходу, глядя на пустынную платформу. Внимание привлек напряженный парень в пальто. Стоял-стоял, потом как дернется! Наркоман с ломкой, понятно.
Наркоман потянулся вслед за двумя мальчишками лет двенадцати, собираясь войти в мой вагон. Я шагнул на платформу, он — в вагон. Наши глаза встретились, и меня как током поразило: один глаз карий, второй — наполовину зеленый. Зрачки, как точки.
Тот самый кавказец? Так не похож на кавказца! На первый взгляд — славянин, русоволосый, белокожий.
Нельзя, чтобы он ушел! Недолго думая, я запрыгнул в вагон, покосился на наркомана. В моем поведении он не нашел ничего подозрительного. А может, ему так нужно было вмазаться, что он никого и ничего не замечал.
Как такового плана у меня не было, одно было понятно: наркоману нельзя дать уйти. Я подошел к нему ближе, разглядел расплывшиеся буквы на пальцах правой руки — и не разобрать, что там было написано. Сто процентов этот член банды, что напала на деда.
Просто прослежу, куда он пойдет.
Если направится в центр — дохлый номер…
Но кавказец вышел на Шоссе энтузиастов, и я следом. Пока не прибыл поезд из центра, на платформе было пустынно, с конечной станции приехали только мы и еще одна старуха. Дернув плечами, наркоман направился к эскалаторам, я немного подождал и двинулся следом.
Дернув ногой, кавказец обернулся и посмотрел на меня. Первая мысль — он что-то заподозрил. Захотелось развернуться и бежать, но я взял себя в руки. Мало ли кто тут ходит? Потому, не замедляясь, я зашагал к эскалатору. Наркоман отвернулся и продолжил движение, между нами было метров десять. Кавказца ломало, наркоманская жажда гнала его вперед, и он обо мне быстро забыл, побежал по движущимся ступенькам.
Я дождался, пока он исчезнет из вида, и рванул за ним. На этой станции я никогда не был и не знал, чего ожидать. Увидел наркомана у выхода в подземный переход, сбавил шаг и понял, чего он притормозил: навстречу шел наряд милиции.
По ступенькам наркоман выбежал из подземного перехода, я — вслед за ним. Район не выглядел жилым: трасса, забор, за которым какое-то производство, на той стороне дороги тоже заборы. Дорожка на север и юг. По которой и ходят люди. Неуютно как-то, так и жди гопников из подворотни. Наркоман потопал на север, я подождал немного и последовал за ним.
Нормальный человек уже десять раз меня заметил бы, этому было не до того, он искал дозу и, видимо, знал куда идет. Вот только я не мог понять, что ему нужно тут среди
