Потом я вызвал Артема и попросил содействия полиции. Я сказал, что знаю, кто убил консьержку, и если они помогут найти тебя, то они найдут и убийцу. Ты не представляешь, как много камер мы пересмотрели за следующие два часа. В городе тысячи белых машин и найти среди них нужную, это как искать иголку в стоге сена.
– Лера, если бы не Роман Викторович, наша полиция искала бы тебя еще несколько дней, – вставил свое слово Артем.
– Да и я, мне кажется, копошился. Я был весь на взводе, постоянно орал на них. В моем воображении разыгрывалась одна сцена ужаснее другой, и я боялся не успеть и… он что-нибудь с тобой сделает…
Он снова прикоснулся к моему лбу и задержал на нем губы. Невольно я подняла голову, чтобы посмотреть, с чем это связано. В его глазах блестели слезы.
– Все хорошо. Он… не тронул меня.
Рома осторожно провел ладонью по моему лицу, и я вспомнила, что оно должно быть сильно распухло. И опустила голову.
– Прости, у меня не самый лучший вид.
– Прости?! Да это я должен просить у тебя прощения. За то, что вчера не добил его и позволил всему этому случиться. Мерзавец!
– Он уже за все ответил, – напомнила я и вернулась к его рассказу: – И как же вы его вычислили среди тысячи машин?
– Пересмотрев сотни камер последняя, на которой мы его увидели, вела за город. Я стал думать, куда он мог поехать, и вспомнил о том здании. Как-то мы хотели его выкупить и перестроить, но, проведя все обследования пришли к заключению, что выйдет нерентабельно и больше потеряем, чем приобретем, и отказались от него. Но Олег тогда сильно хотел его купить. Говорил, столько денег можно на нем отмыть. Но я не сторонник таких сделок, и закрыл эту тему.
Мы уже въехали в город. Стало темнеть, и зажигались фонари.
– Куда мы едем?
– В больницу.
– Зачем?
– Тебя надо обследовать. Ты ударила голову, и у тебя отеки на лице.
– Я не хочу в больницу. Я хочу домой.
– Лера, надо, чтобы врачи посмотрели твою голову. Я буду рядом и никуда не уеду.
– Хорошо, но я там не останусь.
– Договорились.
– Что это за простыня? – указывая на свое одеяние, спросила я.
– Это дали полицейские. Твою одежду мы выбросили.
Я плотнее прижалась к Храмцову. Воспоминания об одежде вызвали во мне стыд и смущение, и мне захотелось объясниться. Тем более что я до сих пор чувствовала от себя запах.
– Он заставлял меня пить воду… И не позволил… сходить в туалет…
– Ублюдок! – сорвалось у Артема. – Я бы сам его с удовольствием прикончил.
– Встань в очередь.
В больнице мне сделали снимок головы, обработали рану. Врач настаивал, чтобы я провела у них несколько дней, но я отказалась. Тогда мне назначили лекарства, сказали, как обрабатывать голову и лицо, и отпустили домой под расписку об отказе от госпитализации.
Домой мы вернулись к полуночи. Я захотела принять ванну, и Рома сам приготовил ее для меня. Он добавил пену и морскую соль, и я с удовольствием погрузилась в воду. Было так приятно смыть с себя всю грязь, которой пропиталось мое тело, и вместе с тем смыть прикосновения рук Аксенова и все воспоминания, с ним связанные.
Храмцов сел рядом с ванной и взял меня за руку. Бинты пришлось развязать, и от воды раны пощипывали. Но это было приятное ощущение. Значит, я жива и могу чувствовать.
– Рома, я должна тебе кое-что сказать. Я не стала говорить этого при Артеме… Это касается Даши.
– Что?
– Это рассказал мне Аксенов. Те фотографии, на которых она с другими мужчинами, прислал он.
Он нахмурился, но не выразил удивления на лице.
– У меня возникали такие мысли, – сказал он. – Но я упорно их от себя гнал. Как и все, что с ним связано. И едва не поплатился самым дорогим, что у меня есть.
И он поцеловал мою тыльную сторону ладони, а потом перевернул ее и поцеловал мои раны. После чего поднял на меня глаза и спокойно спросил:
– Он спал с ней?
– Да.
Рома скривил губы.
– И это я тоже подозревал. Уже когда она умерла, – он глубоко вздохнул: – Он говорил что-то еще?
Я набрала в легкие побольше воздуха и выдохнула:
– Он обрезал провода в ее машине. Он думал, она будет одна.
А это известие стало для него неожиданным. На его лице появилась немая маска, словно он вернулся на пятнадцать лет назад, и прокрутил всю картинку произошедшего перед глазами.
– Значит, Маша пострадала из-за него… – сказал он после затяжной паузы. – И это не был несчастный случай… А я так себя винил. Места себе не находил. Я еще потому согласился на ней жениться, когда она заговорила о браке, что чувствовал свою вину. Думал, если я откажусь, как же она останется одна? Будет ощущать себя одинокой, ущербной и никому не нужной. А это он все подстроил. Вот урод.
Он сказал это спокойно, безэмоционально, как человек, который морально истощен и подавлен. Но что на самом деле скрывалось за видимым спокойствием?
– Тебе надо сказать об этом Марии Павловне, – предложила я.
– Зачем?
– Чтобы она знала, что ты не виноват.
– Она никогда не держала за ту аварию на меня зла.
Это был удобный случай, чтобы спросить его об их разговоре, и чем он закончился, но я не хотела услышать ответ, который бы развел нас, из-за которого ему пришлось бы уйти, и я промолчала. Сегодня он был мне нужен, и я не хотела, чтобы он уходил.
– Но, наверное, ты права, она должна знать.
Я испугалась, что он все-таки заговорит о том, как съездил к жене, и я узнаю об одном из тех условий, которые она выдвинула ему в моем воображении, и чтобы этого не случилось, опередила его своим вопросом:
– Ты останешься сегодня со мной?
– Конечно. И завтра тоже буду рядом. Прослежу за тем, как ты выполняешь поручения врачей.
– Разве у тебя эту миссию выполняет не Артем? – усмехнулась я, но смеяться было больно, и я поспешила принять серьезное выражение лица.
– О нет, я помню, чем это закончилось в последний раз.
– Хм, а мне кажется тогда все закончилось чудесно. Ты меня впервые поцеловал.
– Это да, но до меня тебя целовал мой брат, и это не самое приятное зрелище для такого ревнивца как я.
– Когда ты ему скажешь, что он твой брат?
– А надо?
– Конечно. Он любит тебя. И я точно знаю,
