и та ухватилась за нее — ну чисто подружка.
— Так и знал… — простонал огонь, выгребая пепел из кармана и посыпая им голову.
— Ничего ты, головешка, не понимаешь, — фыркнула фонтаном вода, — твой сын в мой дворец входит, он, конечно, красавчик, но все же огненный. Будет нервы портить. И не только мне. А если твои дети, которые на свадьбу приедут, привезут водницу, нашим не так обидно будет…
— Ну да… Но позор же… В огненной семье, — простонал огонь, начиная снова наливаться алым.
— Переживешь, — холодно прибила его стенания вода. — Зато твоему сыну у нас легче будет.
Огонь только огорченно махнул рукой.
Глава 20
Тахор выдохнул, положил ладонь, ощущая, как сердце практически выпрыгивает из груди.
Радость-то какая!
Госпожа…
Пришла. Удостоила. Не бросила детей своих в беде.
Он всхлипнул, глаза от избытка чувств увлажнились.
Тахор и не думал стесняться восторженных слез. Он готов был на колени — и целовать невидимые следы госпожи. Ползти за ней, ощущая на лице благословенную прохладу. Вдыхать столь знакомый аромат.
Тахор не просто почитал богиню. Он любил ее безумной любовью самого преданного поклонника, называя — исключительно про себя — «моя госпожа». Обожание было сутью его жизни. Преданность — смыслом существования. Гордость — его госпожу боялись все на свете — заставляла чувствовать и себя причастным к этой силе.
Пусть слуга. Но зато у какой госпожи! Самой лучшей и сильной на свете. Самой справедливой. Последней, кого встретишь, прощаясь с жизнью. Так о чем ему переживать с подобной защитой?
И стоя в лесу на склоне холма, он по праву ощущал себя счастливейшим из смертных. Он и жил-то от одной встречи до другой.
Тахор сморгнул слезы, огляделся. Что же… Красивая женщина нуждается в свите. И не беда, если госпожа забрала с собой почти половину братьев. Дома ждут новые посвященные.
Жрец искренне верил — богиня красива, хоть ни разу не видел ее лица. Причем красива не смазливой красотой, а той, какой прекрасна буря, идущая по небу. Прекрасна в своей ужасности. Чтобы дух захватывало, а ноги подкашивались от ужаса.
Тахор и не мечтал узреть лик госпожи. Ему хватало тех милостей, которые доставались: холодные — останавливающие на мгновенье сердце — прикосновения, темный силуэт в тумане, безликий голос в голове.
Все это делало его по-настоящему счастливым.
— Госпожа, — еле слышно простонал он, опускаясь на землю. Ноги гудели после долгого ритуала. И в этот момент Тахор жалел лишь об одном — не он шагает рядом с богиней в густом тумане, чтобы наказать сероволосых за наглость.
Холод постепенно рассеивался, становилось светлее. Жрецы оживали, отходя после встречи с богиней. Кто-то причитал, кто-то молился, кто-то тихо рыдал.
Слабаки, — поморщился Тахор. Стать жертвой для госпожи — это честь, а глупцы не понимают этого.
Он уже предвкушал, как спустится с холма, перейдет на ту сторону, доберется до трупов сероволосых и хорошенько отпинает один. Потом поднимет его, сделает слугой и заставит делать самую грязную работу. Просто, чтобы лучше спать и еще больше обожать свою госпожу.
Но сначала надо подождать, пока богиня вдоволь нарезвится и соберет богатый урожай.
Тахор вытянул ноги, устраиваясь поудобнее. Ждать он предпочитал в комфорте.
О приближении госпожи его предупредил холод.
Неужели решила вернуться и еще раз повидать нас? — зашлось сердце в восторге.
Тахор поспешно поднялся, неуклюже наступив на край одеяния. Чуть не упал, не поддержи его стоящий рядом брат.
— Не нравится мне это, — пробормотал тот и пожаловался: — Я контроль над слугой потерял. Тем, что с сероволосым дрался. Так странно. Словно взяли и оборвали. Никогда такого не чувствовал.
Тахор ответил возмущенным сопением. Нашел, о чем жаловаться! Сам потерял, а теперь кого-то обвиняет?
Ответить не успел. Туман докатился, распался, явив двух дев.
Тахор успел опереться о брата, дабы не упасть. Такая честь!
Девы были похожи, словно близнецы. Одна — вся соткана из тумана, а вторая вполне себе живая. Девчонка. С ненавистными серыми волосами и желтыми — чтоб они вытекли — глазами. Тахор услышал собственный зубовный скрежет. Подался вперед, но тут первая дева исчезла, забрав с собой туман, а вторая оглядела их, наморщила презрительно нос и произнесла…
Все произошло так быстро, что Майра не успела подготовиться. Вот она стояла на поляне перед стеной тумана, а вот — на другой поляне, чей воздух тяжело, до тошноты, пропитан кровью. Перед ней мужчины в черных длинных балахонах. Много. Слишком много для нее одной. А еще повсюду кровь. Засохшая… черными потеками. На одежде, на камнях, на лицах. На руки она даже смотреть боялась. Ей одних лиц хватило: до белизны странно белых. Точно мукой обсыпанных. С каплями крови, складывающимися в страшный рисунок. И безумными, полными ненависти глазами.
Что там хотела смерть? Сделать ее главной жрицей? Да ее сейчас растерзают. Вот и вся карьера.
Приволокла и оставила. Барахтайся как хочешь. Детей ей жаль! Тут не дети, а сборище убийц, кровищем обожранных. Сама завела уродов, порождение слизи, а ей воспитывать, серость безмозглая, пепла ей на завтрак, обед и ужин. Чтоб ей на собственные похороны ведро помоев к телу поставили! Чтоб у нее все покойники дружно ожили и оставили ее без работы! Чтоб она за ними по всему свету без устали гонялась!
Настораживало, что огонь после перемещения притих, затаился. Хотя он ей бы тут сейчас не помог. Столько народа — всех сжечь ее сил точно не хватит. Придется, как и просила смерть, воспитывать словом, ну или ментальным воздействием.
Запал помог справиться со страхом и тошнотой. Майра уже спокойно, без ужаса, посмотрела на будущую работу. Н-да… тут не воспитывать, тут проще прибить.
— Отныне я голос, слух и глаза вашей богини.
Голос не подвел, аж звенел от злости.
— Почему? — спросила у ближнего
