шляпа, да еще вашего размера, свет так и не зажегся бы.
— Погодите, я еще ничего не сделал, — попытался я остудить его пыл. Но продавец не обратил внимания на мои слова.
— Вы бы примерили, купили, а я продолжал сидеть при свечах.
— Эта розетка в порядке, — сказал я, закручивая винтики. — Но ее пора менять. Довоенная. Коробка уже гнилая. Теперь проверим лампу. Надо только прилавок передвинуть на середину, со стула я не достану.
— Конечно-конечно. Делайте, как вам удобно.
Я влез на прилавок, снял абажур, выкрутил лампочку.
Лампочка не перегорела, но цоколь едва держался, уж не говоря о том, что висел на одном проводе, второй раскрошился где-то в глубине. Цоколь я обмотал изоляционной лентой, чтобы не рассыпался окончательно, провод обрезал. Еще кусок провода пришлось обрезать под самым потолком, потому что изоляция отвалилась, едва я его коснулся. Это было долгое и муторное дело. А продавец тем временем словно места себе не находил. Сел на стул, но тут же вскочил. Задрав голову, смотрел, как я работаю. Потом его вдруг охватили сомнения:
— Может, я слишком рано обрадовался?
— Да нет, что-нибудь придумаем, — сказал я, — если только проводка в стенах хорошая. Но все это надо менять. Не откладывая.
Продавец снова сел, снова вскочил, вышел в подсобку, вернулся. Начал перекладывать на полках шапки, береты, шляпы.
— Ищу, куда бы спрятать эту шляпу, раз вы не хотите. Но чтоб вы знали: я вас так и вижу в ней. На улице, в парке... Вот вы гуляете с дамой сердца. Кланяетесь, улыбаетесь. Все на вас оглядываются: ах, какая шляпа, откуда? Цвета песка в пустыне в лучах полуденного солнца. А она — из моего довоенного магазина. Можно ли точнее определить цвет? Песок в пустыне. И в самый раз, ваш размер. Словно с вас мерку снимали. И сидела бы, гарантирую. Шляпа ведь должна прилегать к голове, как душа к телу. Но не слишком тесно, иначе на лбу будет оставаться след. Но и не болтаться — это еще хуже, шляпа сама по себе, голова сама по себе. Шляпа должна подчиняться голове, чтобы, когда вы поворачиваете ее влево или вправо, шляпа двигалась вместе с ней. Поднимете голову к солнцу — она не соскальзывает назад, наклоняетесь — не падает на землю. Вы вообще не должны чувствовать, что на вашей голове что-то есть. Вот что значит правильный размер. Я на шляпах, как говорится, собаку съел. Всю жизнь среди шляп. Поверьте старому шляпнику. Кому же еще верить? Шляпы — да уж, какие есть, такие есть, а скоро, может, и вовсе исчезнут. И никто больше не расскажет вам, чем была шляпа в прежние времена. А это целое искусство. В других головных уборах человек уменьшается, прячется за ними, теряет свою уникальность. По воскресеньям я выходил в город, так сказать, прогуляться, и куда ни взглянешь — повсюду шляпы из моего магазина. Разумеется, я и аксессуарами к шляпам торговал, шарфами, галстуками, бабочками, перчатками, даже зонтами. И клиент следовал моим советам. Разумеется, деликатным, тактичным, чтобы он не усомнился в том, что руководствуется собственным вкусом. А ведь известное дело, не каждому везет иметь хороший вкус. Вкус — важная вещь. Вкус — это, так сказать, нечто большее, чем вкус. Какой у человека вкус, так он думает, чувствует, так воображает, действует.
Я подумал, что надо его чем-то занять, потому что у меня уже тряслись руки. Даже с прилавка я едва дотягивался — дом довоенный, потолки высокие, вытянутыми руками сделать то, что я хотел, не получалось. А тут еще его болтовня внизу. Видимо, надежда, что в магазине появится свет, так взбудоражила продавца, а может, чувство благодарности не давало ему закрыть рот.
— И не является ли жизнь, так сказать, делом вкуса?
Я подумал, что он обращается ко мне, и попросил:
— Дайте мне, пожалуйста, вон ту отвертку, обычную.
Продавец машинально протянул мне ее, не сделав паузу даже для того, чтобы набрать воздух в легкие.
— Одним нравится, и они живут с удовольствием, а другим просто приходится. Я бы никогда так не узнал людей, не будь они моими клиентами. По правде говоря, у каждого из нас душа клиента. В этом смысле все души похожи друг на друга. И не важно, кто покупает, а кто нет. Есть ли то, что вы хотите себе купить, нет ли. Избыток или дефицит одинаково раскрывают в человеке клиента. К сожалению, как правило, не более того.
Я велел ему взять абажур и вымыть, потому что пыль, похоже, копилась с довоенных времен, свет проходит плохо. Он взял, но ушел не сразу. Вертел абажур в руках, словно шляпу. Мне пришлось напомнить ему, что это не шляпа, можно разбить. Только тогда он отправился в подсобку. Когда продавец вернулся, я его похвалил:
— Вот видите, можно сказать, у вас новый абажур.
И я заговорил об абажурах: мол, в наше время таких абажуров, как в его магазине, уже не делают, теперь совсем другие вешают... Но он воспользовался тем, что мне пришлось взять в зубы винтик, и снова принялся за свое:
— Сама по себе шляпа — головной убор. Но на голове клиента — это нечто совершенно иное. И когда клиент стоит в ней перед зеркалом — это уже совсем другое дело. Ведь разве на самом деле кто-нибудь видит в этот момент себя в шляпе? Нет, я вам точно скажу: нет. А кого же видит клиент, спросите вы? Вот именно: кого он видит? Может, он сам не знает, кого видит, хотя стоит перед самим собой. Это и есть, так сказать, та удивительная тайна, ради которой стоит всю жизнь продавать шляпы.
— Дайте мне напильник, — сказал я. — Я не могу нагнуться, нужно держать.
Продавец начал искать напильник на прилавке среди инструментов.
— Он у вас в руке, — подсказал я.
Продавец машинально протянул мне инструмент.
— Теперь плоскогубцы. — Пусть помогает, подает мне то одно, то другое — может, тогда замолчит. — Возьмите отвертку. Теперь дайте ее мне. Возьмите. Дайте. Возьмите, дайте.
И вместо того чтобы заниматься ремонтом, я, словно заразившись от него, стал повторять:
— Возьмите, дайте, возьмите, дайте.
Наконец я велел ему забраться на прилавок, встать рядом и подавать мне инструменты или забирать их у меня, потому что, когда продавец стоял на полу, я с трудом дотягивался до
