Когти коснулись моего подбородка и повертели голову из стороны в сторону, а необычно светлые глаза внимательно изучили места поражения семенами.
— Гхар-р-р, ты пока с-с-свободен, — распорядился он, убрав руку. — Вели детиш-ш-шкам пр-р-ринести тёплой воды.
Я покосилась за своего спасителя. Ему действительно не мешало помыться и отдохнуть, но мне совсем не хотелось оставаться с этим чешуйчатым незнакомцем наедине. Нет, я понимала, что он ничего мне не сделает. Но всё же проскользнуло какое-то детское чувство: тебя приводят в класс игры на фортепьяно и бросают с чужими. Оставляют одну на произвол судьбы.
Тьфу ты, даже не смешно.
Я кивнула Гхару, и тот покинул помещение.
— Выпей это, — семиш протянул мне склянку с неизвестной жидкостью. — Помош-ш-шет притупить боль.
Строго говоря, я до того измочалилась, что глазом не моргнув опорожнила бы бочонок вискаря, а не только эту маленькую бутылочку настойки с горьким привкусом. По телу разлилось приятное тепло, ощущение разбитости начало превращаться в вату.
— Тебе пр-р-ридётс-с-ся с-с-снять это, — когтистая рука скользнула по воздуху, вольготно обозначая всю мою одежду. Я застыдилась, и семиш заметил это. — Относ-с-сис-сь ко мне, как к лекар-р-рю.
Угу, как к брату Алистеру, точно. Вот только он старик, а этот — совсем нет. Я заметила среди нахашей во дворе пару мужчин в возрасте: у них чешуя выглядела грубой, как годами нестриженые ногти. Этот был старше Гхара, но не критично. Лет сорок или чуть старше. Ящеры живут подольше людей, но разница не слишком серьёзная, так что всё сопоставимо.
— Милая, мы даш-ш-ше не одного вида, — подбодрил Хасурх и отодвинул занавесь из грубого полотна, за которой обнаружилась постель, явно для пациента. — Тебе не о чем переш-ш-шивать.
«Расскажите это Гхару, уважаемый».
Но вслух я ничего не сказала, только болезненно поколупала струп на оцарапанной ладони. Несмотря на утомление, меня не покидало желание узнать, какую роль играет семиш в смешанном сообществе людей и нахашей. Так что я спросила прямо:
— Извините, но вы здесь главный?
— Допус-с-стим, — прошипел он, доставая какие-то бутыльки из ящика и расставляя на столе. — Ты иди, рас-с-сдевайся, чем быстр-р-рее начнём ис-с-свлечение, тем лучш-ш-ше.
— Вы командуете всеми? Не только нахашами?
— И ш-што ш-ше тебя с-с-смущ-щ-щает? — ящер обернулся с улыбкой.
Я пристыжённо мотнула головой.
В дверь постучали, после дозволения со стороны Хасурха вошли те подростки с парой ушатов воды. Они с любопытством попялились на меня да ушли. Со вздохом я задвинула занавесь и принялась стягивать грязную, изодранную одежду. На что ушло время: крючочки корсета никак не хотели поддаваться. Однако содрав его я ощутила до того божественное облегчение, что почти заплакала.
Напрочь о нём забыла, хотя могла содрать с себя или расстегнуть давным-давно.
Пресветлая Дея, неужели я пробегала всё это время в корсете? Пережила столько ужасов: бешеные скачки, встреча со звероловкой, Бесовы Жернова, смерть Санды, выживание в лесу, катание на рахше — и всё это не снимая проклятого корсета! Да я просто монстр. Интересно, что бы получилось, не сжимай эта дрянь мои рёбра? Небось с самого Архудерана бы шкуру сняла. Ужас, просто ужас.
Змеелюд с красным гребешком передал мне мочало и отрезы ткани в качестве полотенец, и я начала смывать с кожи грязь и кровь — свою и шакса. Вода стремительно темнела, из неё на меня пялилось жуткое чудище с осунувшимся лицом и чернючими глазами в обрамлении не менее тёмных кругов. На лбу и щеке бугрились воспалённые гнойники, шее досталось ещё сильнее. Зато вот красная лента из потрёпанной косицы никуда не делась — только перемазалась, да кончики обвисли.
Я с наслаждением выплела и бросила её на изодранную одежду. Вышла обратно к нахашу босяком: когда стягивала сапоги, погрузилась в болезненные воспоминания, но постаралась разогнать их. Не время сейчас для рефлексии. Есть вопросы поважнее. Например, собираются ли эти лесные партизаны отпускать меня домой? Очень хотелось бы осведомиться. Ведь я слишком много увидела и узнала.
— С-с-сабирайс-с-ся на с-с-стол, — когтистая рука указала на вытянутую столешницу, накрытую чистой, но очень застиранной тканью. Обычный обеденный стол, если честно. С обычной для сельской местности скатёркой. Рядом возвышался столик поменьше, куда семиш выложил весь необходимый инвентарь.
Невольно сглотнув, я села на столешницу, оставшись замотанной в выданное мне полотнище: понятно, что придётся оголиться полностью, но очень уж хотелось оттянуть этот радостный момент. Улеглась, ручки по швам сложила, да мысленно помолилась.
Ящер начал с лица: протёр гнойнички смоченной в спиртовой настойке тряпочкой. После чешуйчатая рука скользнула над моим челом, а веки рептилии смежились. К моему удивлению появилось ощущение покалывания на коже. Нечто похожее я испытала при общении с мэтром Майроном и Браденом. Колдунство подпустил этот нахаш, вот что.
— Извините, — подала я голос, и светло-зелёные глаза недовольно открылись. — Вы чародей? Просто, если собираетесь применять ко мне магию, хотелось бы узнать заранее.
— Милая, я с-с-семиш-ш-ш. С-с-сама моя пр-р-рир-р-рода пр-р-редполагает наличие бош-ш-шественного благос-с-словения. Пр-р-росто доверьс-с-ся мне.
Моргнув третьим веком, он вернулся к своим пассам и начал что-то тихо шипеть под нос. Поди заклинания — или молитвы.
Блин, как же неуютно. Вот ещё одно существо, обладающее сверхчеловеческими — или сверхнахашскими — способностями совершает надо мной нечто, совершенно мне неподконтрольное. Но хотя бы понятно, кто зачаровывает можжевельник и почему семишей так выделяют в змеелюдском обществе. Занятно, что у них наличие одарённости проявляется в физиологических изменениях. Странно, что мне не попадалось упоминаний этого факта... хотя ящеры вообще довольно скрытно относятся ко всему, что
