коротко ответил Мяк.
— Та-а…ак, — растянуто произнёс дежурный. — Без документов. Натворил чего-то? Сбежал? Мы это быстренько поправим. Передадим тебя в нужные руки.
Дежурный принялся быстро записывать что-то в листочке. Мяк попытался прочесть запись, но скверный почерк не позволил это сделать.
— Нервничаешь? — спросил дежурный, заканчивая запись.
Мяк от неожиданного вопроса растерялся и неуверенно ответил:
— Вроде нет. Совсем нет.
— Ага, так и запишем: «подозреваемый отвечает неуверенно», — отреагировал дежурный.
Он закончил писать и внизу подрисовал размашистую подпись, сложил бумагу вчетверо, засунул её в нагрудный карман кожаной куртки и объявил:
— Всё, гражданин Мяк, оформили мы тебя. Можешь собираться.
— Куда? — тихо спросил Мяк.
— Куда положено, — ответил дежурный и встал из-за стола. — Смотрю, тебе оформление не по душе?
Мяк насторожился и ещё не очень понял, к чему дежурный так заговорил, а дежурный продолжил:
— Что молчишь, гражданин Мяк? Не хочется свободу терять?
— Не хочется, — осторожно ответил Мяк.
— Да, свобода — это… — Дежурный задумался, как же обозначить это понятие, и закончил фразу словами: — Свобода — это дорогое удовольствие. За неё многое можно отдать. Некоторые… — Дежурный сделал многозначительную паузу, подошёл к фотографиям на доске и продолжил: — Некоторые большой выкуп за неё дают.
— Какой выкуп? — не вставая со стула, спросил Мяк.
— Разный выкуп, разный, гражданин Мякин, — ответил дежурный.
Он снял мякинскую фотографию с доски, аккуратно положил её на стол перед Мяком и спросил:
— Что, действительно, не знаешь этого человека?
Мяк внимательно посмотрел на своё лицо — лицо обычного человека, чуточку испуганного, с умными глазами, попыткой сотворить хоть какую-нибудь улыбку — и ответил:
— Может быть, и знал, но сейчас это не имеет никакого значения.
— «Может быть, и знал», — повторил дежурный. — А сейчас знать не хочешь?
Мяк отвёл взгляд от фотографии и спокойно, без каких-либо сомнений, ответил:
— Сейчас я знаю, что я — Мяк, и этого мне достаточно.
Дежурный подвинул листок с фотографией поближе к себе, ещё раз всмотрелся в изображение и произнёс:
— Ну что ж, гражданин Мяк, будем считать, что ты просто Мяк.
Мяк поднял голову и внимательно посмотрел на дежурного.
— Что смотришь? — произнёс дежурный. — Будешь работать исполу. Иначе… — дежурный насупился, — иначе сам знаешь, что будет.
— А это? — спросил Мяк, указывая на фотографию.
— А это… — Дежурный смял бумажку и ловко забросил комок в урну. — Пусть там полежит до уборки.
Дежурный подошёл к двери, открыл её и произнёс:
— Свободен. Иди работай.
Мяк, ничего не сказав и не глядя на дежурного, вышел наружу и не торопясь пересёк большой зал.
«Теперь могу работать, где хочу», — подумал он.
Мяк прошёлся мимо витрин вокзальных магазинчиков, и странное чувство хозяина места проснулось в нём.
— Хозяин места, — прошептал Мяк и усомнился в этом новом состоянии.
«Какой ты хозяин? — подумал он. — Работать будешь исполу, половину отдавать. Вот и всё твоё хозяйство».
— Вот и всё моё хозяйство, — прошептал Мяк, остановился у витрины буфета и понял, что страшно проголодался и надо срочно заработать на обед. Он занял свой угол и развернул свои рабочие атрибуты. К обеду средств оказалось достаточно, чтобы приобрести в буфете съестное. Подкрепившись, Мяк расслабился и около получаса отдыхал за передвижным экраном. Настроение после пирожков улучшилось — дежурный уже не казался таким циничным и злым.
«Он ведь тоже хочет заработать, — подумал Мяк. — Вот и крутится здесь, на вокзальной территории, как может».
Мяк поднялся и решил доработать день на своём месте, тем более что слабенькая надежда на то, что Профессор может появиться, у Мяка была. Но пришелец после обеда не появился. Не появился он и вечером, и Мяк подумал: «Как быстро Профессор забыл о своей цели!» Ему было непонятно такое перевоплощение пришельца из скромного интеллигента в предателя.
«Да, в предателя», — подумал Мяк, убирая в карман накопившуюся в коробочке мелочь. «Предатель», — он так когда-то назвал дядьку, когда тот, по мнению Мяка, нахально вмешался в мякинские отношения с девушками. Он до сих пор помнил слова дядьки, который сказал:
— Безотцовщина ты, парень. Был бы отец — он научил бы тебя общению с тётками.
Дело в том, что дядька, когда узнал, что его подопечный, как тогда говорили, закрутил любовь с одной симпатичной девицей, расстроил эту идиллию. Расстроил, как думал тогда Мяк, грубо и несправедливо. Дядька встретил эту подружку и что-то такое ей наговорил, что она категорически отказалась от Мяка. Мяк страдал, а дядька учил его уму-разуму:
— Ну что ты будешь с ней делать, с этой смазливой девчонкой? Голытьба голытьбой! Ни кола ни двора! Из общаги! Ты что, приведёшь её сюда, на оттоманку, и в каморке вдвоём будете миловаться? Не пара она тебе, не пара! — Дядька, видя мякинские страдания, продолжал его вразумлять: — Вот выучишься, получишь специальность — найду я тебе подходящую девицу, как говорится, с приданым. Вот тогда дядьку благодарить будешь, а не называть в запале предателем! Эх ты, жених! Молодой ещё пацан! Жизни за дядькиной спиной не знаешь. Терпеть должен уметь мужик. Хочешь быть мужиком — терпи.
И Мяк терпел. Он вспомнил, как действительно дядька познакомил его с тихой девицей. Как тихоня ухаживала за ним и Мяк, довольный заботой о себе, потихоньку, постепенно свыкся с ролью жениха, а затем и мужа.
«Может быть, Профессор тоже свыкся?» — подумал он и спросил сам себя:
— А я могу быстро свыкнуться? Профессор смог.
Соседний буфет закрылся на пересменку; ночная обслуга Мяку не очень нравилась: ночные не любили, когда он заходил к ним за покупками. Мяк свернул свою деятельность, в киоске у вокзала прибрёл фанфарик и, подумав, что на Нуду теперь надежды мало (наверное, он так и сидит на бюллетене), купил немного закуски и направился в сторону либертории.
К ночи слякоть вроде бы поутихла. Лужи ещё оставались, но на высоких местах подсушило. В воздухе чувствовалась некоторая свежесть, потянул ветерок, и появилась надежда на ночной морозец и лёгкий снежок.
Мяк шёл по темноте; эту дорогу мимо Злыкиной мусорки он знал наизусть. Ничего не изменилось с тех пор, как они с Мусьё хоронили Злыку.
«Здесь вообще ничего не менялось уже, наверное, от древних времён, — подумал Мяк. — Может быть, со времени строительства вокзала».
Тогда целый квартал сначала хотели снести и построить нечто великолепное, потом что-то не заладилось, сменилась власть, другие люди подумали, что это нечто слишком дорогое, а к тому же и хлопотная вещь, — и все идеи постепенно заглохли. Часть жителей отсюда убралась, часть, весьма малочисленная, осталась доживать в старых строениях. Пустота и неустроенность поселились здесь, и потихоньку образовалась страна под названием
