покровительственной и охраняющей, но инстинктивно я чувствовал, что так мы каши не сварим. ― Чего надо?
По звуку я понял, что она сделала глубокую затяжку.
– У меня вопрос, ― ответил я. ― Что вообще надо людям?
– Смотря каким, ― ответила она. ― И смотря от кого. Большинству от большинства ничего не надо.
– Ну, вот если я хочу сделать что-то по-настоящему крутое…
– Тогда делай для себя, ― ответила Лена уверенно. ― Ну, или для кого-то, кого ты по-настоящему любишь. Так даже лучше. Никогда не пытайся сделать что-то для тех, кого презираешь или ненавидишь, все равно ничего путного не получится.
После этих слов она снова затянулась, выждала несколько секунд и отбила звонок.
А я наконец понял значение словосочетания «словить инсайд». Потому что мне вдруг стало понятно, почему не пошел «мой Питер» ― я делал его для тех, кто мне не интересен, для тех, у кого «вроде был запрос на что-то такое».
Я ощутил, что реал ― это ведь тоже не совсем настоящее. Реальность ― всего лишь то, что нас окружает. А по-настоящему живое ― оно всегда внутри.
И Петербург настоящий ― внутри у Пал Иваныча. И когда он вывернулся, то смог показать его мне. И любой другой город ― Москва, Нью-Йорк, Дели ― они внутри тех, кто их любит, кто живет этими городами. И узнать, понять, почувствовать эти города можно только через тех, кто несет их в своем сердце.
– Есть ли у меня что-то внутри? ― спросил я негромко.
Сомнение ― это неотъемлемая часть творчества, во всяком случае, для меня ― так.
– Если бы мы были в реальности, я бы рассказал тебе о мясе и костях, ― появился рядом со мной панда. ― Но мы в виртуале, а значит, внутри тебя ничего нет. Ничего личного.
Он достал из воздуха большой лист и начал жевать его, внимательно глядя мне в глаза.
– Иди к черту. ― Я взмахнул рукой, и панда исчез.
Как ни странно, его слова сработали последним триггером, и все сомнения отпали. Я стоял на улице, но виртуальная реальность гибка ― и через несколько мгновений вокруг меня уже был небольшой домик с бревенчатыми стенами, а передо мной встал кульман, на котором я начал расчерчивать местность.
На самом деле мне не нужен офис, не нужен начальник, не нужны задачи: мне достаточно понимания того, что я хочу сделать, и желания это реализовать.
Я приступил к работе.
Говорят, раньше дизайнеры работали только в программах. Но я не представлял процесса без того, чтобы не ощутить карандаш в пальцах. Не нанести штрихи самому, на бумагу.
Однако как же это непросто: делать для себя! Зачем мне одному целый город?
Но тут я подумал о розовых лотосах в озере. И о девушке, которая придет однажды и вплетет длинный стебель в блестящие черные волосы. А потом я представил деревья. И то, как они будут менять окраску листвы ― но не одновременно, а по очереди, на разную. И как зеленый будет чередоваться с красным и желтым, в разных сочетаниях. И когда я задумался, а не перейти ли мне уже к графическому редактору, прямо у меня над правым ухом просвистел огромный булыжник и ударил в верхний угол чертежа. Мгновенно обернувшись, я успел разглядеть через окно убегающего карлика ― того самого. И тут меня разобрала такая злость!
Я бросился за мерзким гадом, чуть не похоронившим мою мечту. Догнал его в три прыжка, схватил за шиворот и как следует тряхнул.
– Ну ты! ― Я сам не заметил, как начал орать. ― Какого хрена ты делаешь! Вредитель!
Карлик нимало не испугался, а попытался меня укусить. Я отпустил его и ударил в челюсть ― вроде несильно. Но он рухнул и захныкал, размазывая по лицу злые слезы вместе с пылью.
И тут мне стало его жалко. Даже не знаю почему.
– Зачем? ― уже спокойно спросил я. ― Разве я тебе чем-то мешаю?
Карлик перестал хныкать, глянул исподлобья ― уже не зло, а скорее уныло, шмыгнул носом и сказал:
– Ты меня бесишь. Вы все бесите. Зачем вы сюда приходите, от хорошей жизни?
Я оторопел:
– По-твоему, я добровольно сюда приперся?
– Тогда как? Ты здоровый. Не как Ленка.
– А что у Ленки?
– Псориаз. Не лечится. Можешь представить, какая она там «красивая»?
Я никогда не болел. То есть болел, конечно, но всякой ерундой, это не мешало мне жить.
– Может, ей можно как-то помочь? ― медленно произнес я.
– Уже помогли. Отправили сюда. Здесь она ― какая хочет.
– Ну допустим. А с тобой-то что не так?
Карлик набычился и сказал:
– А я не люблю людей. Я им не верю.
Я некоторое время глядел на него, пытаясь понять, что я могу сделать, но в голову ничего не приходило. В конце концов он просто отвернулся и ушел ― и я не удерживал его.
Следующие четыре дня пронеслись как один. Я творил. Я был машиной, которая работает. Я был разумом, который планирует. Был дланью, которая создает и оберегает. И я был садовником, который взращивает свой сад. Цветущий и благоухающий, и приносящий плоды. К исходу третьих суток появился панда.
– Так нельзя! Вы нарушаете режим! Вы себе навредите! Нужно поддерживать баланс белков-жиров-углеводов и витаминов в организме, иначе он истощится и…
– Отвянь! ― сказал я. ― Жуй сам свои витамины.
– Но вам могут продлить срок!
Я был занят трехмерными моделями беседок, которые планировал одеть в прозрачный зелено-розовый мраморит и увить виноградом.
– Послушай, я не могу, ― не глядя на него ответил я. Мои руки жили отдельно. Я сам уже был не здесь, а внутри процесса, я чувствовал себя розово-зеленым камнем. Это меня обвивает лоза. Это во мне будут прятаться от жары днем и назначать свидания вечером. Это почему-то приносило мне дикую радость. Я был счастлив стать чем-то для людей. ― Я не могу остановиться.
Панда исчез, а я даже не заметил. Вновь наступил вечер.
Я находился внутри программы, где мог создавать фантомы сразу в натуральную величину. Сверху сияла мне звезда, которой, кажется, не должно было быть ни в фантоме, ни в небе Дипвирта. Но она зажглась и уже не покидала меня. И я строил свои дома и храмы, прокладывал дороги, сажал деревья и пускал легкие лодки в прозрачное озеро. И еще я подумал, что городу очень нужны детские площадки. А кроме того неплохо бы сделать что-то подобное для взрослых, чтобы они тоже могли общаться, узнать друг друга.
На четвертую ночь я уснул, не
