весь сразу, заиграла музыка и голографическая запись вздулась пузырём, а потом развернулась в экран.
На экране появилась общая каюта крейсера, забитая пилотами в чёрной и синей форме, техниками в жёлтых комбинезонах, десантниками, головы которых возвышались в этой толпе, хоть они и сидели. А кое-где краснела даже форменная одежда медиков.
Кто-то из присутствующих держал чашку с чаем, кто-то бокал, кто-то кружку.
— Мы поздравляем тебя, ташип! — торжественно начал крепкий, дочерна загорелый улыбчивый парень в форме пилота. — Ты вырос и стал большим зубастым гикарби!
— Что ты натворил на корте? — перебили его.
— Дерен полдня бегал с выпученными глазами!
— Ты как, именинник? Живой?
На крейсере праздновали день рождения Рэма…
Пассажирский корт — космопорт — Аскона
Уже на сходнях, в толпе пытающихся побыстрее покинуть космическое судно — у кого-то пропадал отпуск, горели контракты — Ченич заметил Кифару и издалека помахал ему рукой.
Они уже попрощались торжественно и официально, и Рэм даже намекнул начальнику службы охраны корта, что нужно будет потом отвечать особистам, ведь они всё равно будут копать.
Комбинезон на груди у Кифары подозрительно топорщился. Он не худышка, как Рэм, и на выпирающем животе были заметны чёткие контуры какого-то небольшого прибора.
Кифара так впечатлился историей захвата корта, что решил таскать с собой подавитель импульсного сигнала. Хотя и знал — оружия во вселенной после войны осталось много — убойного и разного. Всю защиту на себе не перетаскаешь. И не факт, что бандиты в следующий раз пронесут на корт именно импульсные ружья.
Он был виноват сам: вместо того, чтобы носиться с контрабандой, нужно было не позволять бандитам отрезать службу охраны от оружейки.
Если бы не Рэм…
Хороший мальчик. Один из двух имперских мальчиков, переигравших на корте старую аристократию Дома Оникса.
Ченич смотрел на скудные цвета комбинезонов прибывающих пассажиров — такие подходящие для дальней дороги — и думал о войне и о разнице законов в Империи и в Содружестве.
Всю жизнь он бегал от войны. Сначала от хаттской, не понимая, почему люди должны воевать с машинами, которые создали сами? Потом — от войны между Империей и Содружеством, не понимая, почему люди должны воевать друг с другом?
Он долго шёл к осознанию хаттской угрозы. Уже завершилась война, уже списки репрессированных за торговлю с хаттами обсуждали в дэпах, а он всё не верил, что никак нельзя было иначе. Нельзя было договориться и понять друг друга.
И только теперь, когда он увидел Рэма под прицелом импульсного ружья, пришло осознание: со слабыми никто и никогда говорить не будет.
Да, пассажирский корт со всеми его службами был гораздо сильнее отбитого на голову мальчишки. Но договариваться стало возможным только после того, как мальчишка не дал захватить чужое для Содружества судно.
Что было бы, не случись на корте Рэма? Если бы владельцем плантаций оказался такой же юный актёр или инженер?
Банда Павлия захватила бы рубку и утекла в бездну космоса, прихватив одного-единственного мальчишку-имперца. Экзотика вряд ли взялась бы это расследовать, а Империи — не дотянуться.
И с плантацией — та же беда: наследник был имперцем, как и его отец. В Содружестве дело спустили бы на тормозах, а учитывая влиятельных попечителей фонда, могли его и вовсе не открывать.
Война закончилась, но предубеждение осталось. Эти имперцы такие странные: обкурятся хинга, оформят публичный отказ, а потом на попятную?
Пассажиры, шумя и перекрикиваясь, покидали корт.
Их было много. Они перетекали по гибким сходням в приёмный тамбур орбитального космопорта, откуда челноками или по мосту спускались в космопорт на самой Асконе.
Челноки Ченич и Рэм отмели сразу. Им не хотелось сейчас даже минимального риска.
Силиконовая струна космомоста с отдельными изолированными кабинками — удовольствие подороже, зато надёжнее. И они втроём — Ченич и оба мальчишки — рухнули вниз, замирая от восторга: так прекрасна была открывшаяся внизу панорама.
Аскона приближалась стремительно, оживала городами и реками, а потом всё затопил один огромный город — столичная Акра.
Корт пытался нагнать время после задержки, но всё равно опоздал больше, чем на двенадцать часов.
Родственники прибывших всё это время сходили с ума. Они запрудили парковочную площадку у космопорта, и охранники никак не могли протолкаться к Ченичу.
«А ведь Павлий был не так уж и глуп, — размышлял юрист. — Случись эта история в Империи…»
Да нет, она просто не могла там случиться! Обычный бандит и не подступился бы к Рэму, хватило бы ментального покровительства этого «имперского пилота» Дерена, а по факту — молодого истника, переживающего годы, когда они наиболее сильны и опасны.
Но Павлий был экзотианцем, и он не сразу, но почуял непонятную силу этого таинственного «опекуна». Прикрылся больными детьми. Спрятал за ними помыслы. Сумел подкатиться к Старому, изгою своего Дома. Пастух зому — сразу заметит такого же пастуха...
Слышал ли Старый о том, что имперский пилот Вальтер Дерен совсем не тот, за кого себя выдаёт? Наверное, нет. Знай он наверняка — не влез бы в эту историю.
Старый решил, что у Рэма есть здесь, на Асконе, какие-то древние корни. Что мальчишка — из тех потомков силы, что собирают сейчас эрцоги, пытаясь возродить величие своих Домов.
Раздавить такого «потомка» для Старого было бы особенным призом.
Дом отринул его, и он ненавидел всех этих «чистеньких» последователей утраченного «золота» Оникса.
Цвет истинного золота... Есть ли он вообще? Цвет торговли, незапятнанный жадностью и жаждой наживы?
Ченич знал закрытый список попечителей фонда. В нём была не только фамилия Старого. Но он не сумел бы объяснить тому же Кифаре, имперцу до мозга костей, как могли повлиять на эту историю те, кто даже не знал о ней.
Имперцу не объяснишь, что, сражаясь против безродного Деяна Павлия, Рэм и Дерен вставали против ментальной тяжести всей этой огромной машины древних связей, причин, узлов.
На корте столкнулись не просто два менталитета: молодой имперец и старый экзот. Но и вся молодая, не видящая границ Империя Юга, и закостеневшее в своих химерах Содружество, не понимающее причин упадка своих Домов.
Символично было, что оба мальчика — думая о Содружестве, Ченич думал на его языке, а до сорока двух юных здесь часто называют «мальчик» — были смесками, мостиком между Содружеством и Империей.
Только теперь он понимал, почему галактику захлестнула война.
Война — сначала с хаттами, а потом и между двумя ветвями переселенцев с Земли, началась потому, что человек изменился здесь, на
