class="p1"> Рисуется душе моей.
Бывало, натерпевшись муки,
Устав и телом , и душой,
Под игом молчаливой скуки
Встречался грустно я с тобой.[1]
Почему-то её особенно цепляли эти строки. По странному стечению обстоятельств Николай Алексеевич написал их ровно в год её рождения.
Девушка перечитывала четверостишия снова и снова, но каждый раз был как первый.
Образ казался очень знакомым, но таким далёким.
Кто-то пошёл вверх по лестнице. Шаги чеканили ровный ритм, и девушка сразу поняла, что это её отец.
– Натали, – тихо обратился мужчина к дочке.
– Я Наталия, – с нажимом ответила юная любительница поэзии. – Pas besoin de m'imposer ton français.[2]
– Наталия, – сдался Александр Власов. – С твоей стороны весьма безрассудно оставаться у себя в комнате, в то время как твоя семья устроила бал. Я видел столько приятных молодых людей, но чем их может заинтересовать женатый человек в годах?
– Ах, папенька, – девушка поспешно прикрыла томик Некрасова. – Меня совершенно поглотили стихи, и я даже не заметила, как начал играть оркестр.
– Так что же, mon âme[3], ты спустишься?
– Сочту ваше приглашение за честь, – Наталия поднялась и грациозно подала руку.
Девушке хотелось загладить вину за чересчур резкий ответ, и тот же час она превратилась в ласковую послушную дочь, готовую следовать за волей родителя.
С каждым шагом по ступеням музыка звучала всё громче, раскрывая причудливый узор нот. Скрипки выводили свои трели под ритмичные штрихи контрабасов.
Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три.
В моду как раз входил венский вальс, и стоит заметить, что танцевать под него было одно удовольствие.
Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три.
В наушниках играла современная обработка Чайковского. Ремикс – как это модно теперь называть – получился на редкость удачным, добавив свежести в уже знакомую мелодию, но не растеряв её нежности.
Писатель Алекс Устьев заканчивал очередной роман.
Он всегда ставил что-нибудь на фон, так легче настроиться. И в этот раз он хотел подойти к работе размеренно, чтобы создать по-настоящему хорошую концовку, а не слить её впопыхах. Поклонники часто жалуются на небрежность Алекса ближе к развязке, вот писатель и решил наконец учесть это.
Полные пальцы бегали по клавиатуре в то время, как автор думал, куда бы направить судьбу персонажа, чтобы и читателям понравилось, и самому было не стыдно, что пошёл на поводу у толпы.
Комментаторы предлагали свои варианты, и очень даже неплохие, к слову, но их использовать уже было нельзя, иначе сразу же кто-нибудь напишет заголовок вроде: “У Устьева закончились идеи”.
Алекса часто спрашивали, откуда он берёт свои сюжеты.
И нельзя сказать, что это дежурный вопрос, потому что образы в его книгах уж очень странные и прилипчивые.
Полудракон, полустрекоза.
Мечи, которые превращаются в воздушные шарики.
Волшебник, который постоянно разговаривает сам с собой.
А в одной из сцен персонаж вообще попытался придушить своего же автора!
Скажите, как мимо такого можно спокойно пройти?
Обычно Устьев отшучивался, что он попаданец из фэнтезийного мира и просто рассказывает о том, что видел.
Хотя на самом деле Алекс Устьев сам не знал, что творится в его голове.
Все истории приходят либо сами по себе в течение дня, либо под видом увлекательного сна.
Вот так утром проснёшься, и вместо завтрака идёшь вспоминать и записывать.
Читателям нравится, что книги у Алекса получаются философские, с такими размышлениями о жизни, будто писатель побывал на той стороне и теперь не боится ничего.
А вот жена иногда ворчит.
Хотя всё равно очень его любит.
Усеянный трупами Пейтеромск в один момент преобразился, вернувшись к своему исходному состоянию, в котором его когда-то давно застали Натахтал и Серетун. Красная черепица домов всё так же блестела под двумя солнцами, а улицы патрулировали коррумпированные голубки.
Но сегодня был особый день.
Толпа горожан выстроилась, чтобы навсегда выпроводить нерадивого узурпатора Ибн Заде. Несмотря на то, что он хотел остановить войну, жители прекрасно запомнили, как визирь забирал их еду через мини-порталы. Хвать рукой со стола – и нет жареной индюшки.
Негоже!
Часть пейтеромцев ещё и припомнила совершенно бездарный выход в люди с менестрелями, которые, улучив момент, сразу же сбежали куда глаза глядят.
К слову, отбившиеся от племени кочевые берсерк приняли их в свои ряды, и теперь они зовут себя вольными степными разбойниками, живут за частоколом и периодически грабят проезжающие мимо корованы.
Посрамлённый, Ибн Заде шёл в сторону ворот, которые сам же недавно раскурочил по неосторожности.
Никто не проронил ни слова.
Даже не плюнул в его сторону.
Визирь обернулся посмотреть на город в последний раз.
В толпе он увидел грозные глаза Латис. И без того неробкая полуорчанка чувствует себя ещё увереннее, когда рядом возвышается двухметровый блондинистый муж.
Неподалёку от межрасовой парочки держались за руки Натахтал и Астролябия. Их счастью не было предела. Порой оказаться второстепенными персонажами не так уж и плохо, лишь бы автор больше не приставал со своим сюжетом.
Серетун тоже бегал где-то поблизости. Трогательную сцену выдворения градоначальника волшебник решил пропустить, чтобы подать своей Изольде свежескошенной травы.
– Открывай! – приказал новому военачальнику вернувшийся в кресло мэра Боритюрис.
– Слушаюсь! – с достоинством ответил Серафимыч и распахнул настежь ворота.
– Господин Ибн Заде, – обратился к бывшему правителю орк. – Прежде чем вы покинете этот город навсегда, у вас есть право на последнее слово.
– Ну-у-у… – протянул визирь, но тут же плюнул и выпалил: – Да ну вас!
Жители вновь освобождённого Пейтеромска наблюдали, как вор и узурпатор переступает порог их небольшой, но
