этом понятия, и она предложила на обратном пути взобраться туда и проверить, и, если это не памятник павшим солдатам и не еще что-нибудь торжественно-грустное в том же духе, заняться там сексом, потому что ее возбуждают необычные места, но на обратном пути она задремала, и щеки у нее были такими мягкими, что тебе не хватило духу ее разбудить. Но вот дорога выныривает из-за известняковых холмов, и перед тобой расстилается море – не узкая полоска, а бескрайняя синь; здесь тебя всегда охватывает желание забыть обо всех планах, обо всех важных целях, просто остановить машину на обочине, раздеться и броситься в волны. Ты вспоминаешь, что, даже когда вы ехали на похороны Иланы, Офир изредка косился налево и один раз сказал: «Смотрите, какого цвета сегодня море», но ты не затормозил, потому что рыдания Марии разрывали тебе сердце, и вообще, кто останавливается на пляже по дороге на похороны? Ты и сейчас не съезжаешь с дороги, продолжаешь свой путь, потому что ты обязан, просто обязан поговорить с отцом, а в воскресенье он закрывает типографию ровно в пять, потому что, по его мнению, печатные машины склонны ломаться по воскресеньям, после субботнего отдыха, так что у тебя в распоряжении меньше часа. И если ты опоздаешь, то потеряешь целый рабочий день. А у тебя каждый день на счету, потому что чемпионат все ближе.
* * *
В типографии я по привычке огляделся в поисках матери.
В течение двадцати пяти лет она трудилась здесь вместе с мужем, занимаясь подготовкой книг к печати: версткой, иллюстрациями и тому подобным. В лучшие времена под ее началом работали четыре человека, но в последние годы технологический процесс компьютеризировался, и мать, как и четверо ее подчиненных, оказались лишними. Поначалу отец сопротивлялся переменам и тянул с приобретением современной техники (полагаю, в глубине души он уже догадывался, что произойдет), но, когда давние клиенты пригрозили уйти в другую типографию, если отец не обновит оборудование, «Эфрони» все же вступила в новую, менее романтичную эру печати, и однажды, незадолго до шести вечера, неизменного часа закрытия, мать поднялась со стула и принялась складывать в принесенную из дома картонную коробку таблички с оптимистичными поговорками, которые всегда висели у нее над столом:
ОДНО ЯБЛОКО В ДЕНЬ СПУГНЕТ БОЛЕЗНИ ТЕНЬ.
УЛЫБКА – ЭТО КРИВАЯ, КОТОРАЯ ВСЕ ВЫПРЯМЛЯЕТ.
УЛЫБНИСЬ, И МИР УЛЫБНЕТСЯ В ОТВЕТ.
НА ГОСПОДА УПОВАЙ, А С ОСТАЛЬНЫХ БЕРИ НАЛИЧНЫМИ.
Отец наблюдал за ней молча. Когда она сняла с полки у себя за спиной книги и журналы по дизайну и тоже положила в коробку, он дополнил свое молчание приподнятой бровью. Когда она начала снимать фотографии принцессы Дианы (с Гарри, с Уильямом, с обоими сыновьями вместе), он, не в силах более сдерживаться, откашлялся.
Она повернулась. На мгновение их взгляды встретились, а затем оба в смущении опустили глаза.
– That’s it[38]? – спросил он.
– That’s it, – ответила она. В ее голосе не было ни злости, ни гнева. Только немая решимость, которая ясно дает понять, что спорить не о чем. Так двумя словами они подвели итог двадцати пяти лет совместной работы, общих провалов и общих успехов. Нить, которая связывала моих родителей, вынуждала их разговаривать друг с другом в типографии, даже если дома они молчали, заставляла их вместе вставать по утрам и продолжать смотреть в лицо жизни, после того как не родилась моя сестренка, порвалась. Порвалась нить, которая не позволила им – даже тогда – взять отпуск больше чем на неделю, потому что «гораздо легче потерять старого клиента, чем найти нового».
* * *
Расставшись с типографией, мать попыталась одним махом осуществить все свои мечты.
Она восстановила связи с университетскими подругами, утраченные за долгие годы семейной жизни. Они раз в неделю встречались за завтраком, который длился чуть ли не до вечера, записались на курс лекций о «новой волне» во французском кинематографе и съездили в Марокко по программе «Культурно-историческое наследие», хотя ни у одной из них не было марокканских корней. Вдохновленная своими новыми-старыми подругами, мать перекрасилась в блондинку, сделала новую прическу – еще никогда я не видел ее такой красивой. Теперь она больше улыбалась и больше плакала. И, несмотря на скептицизм отца, утверждавшего, что ни один турист не захочет брать в экскурсоводы старуху, когда есть молодые, поступила на курсы местных гидов, организованные Министерством туризма.
Но, как вскоре выяснилось, большинство посещающих город групп состояли из пожилых людей, которым было гораздо комфортнее общаться с экскурсоводом их возраста, с идеальным английским и ослепительной улыбкой. Меньше чем за год моя мать стала звездой местного туризма. Каждый день можно было наблюдать, как она шагает по городу в своих зеленых поношенных сандалиях, сопровождаемая восторженной толпой людей с фотоаппаратами и в кепках от солнца. Маршрут был всегда один и тот же: от улицы Яфе Ноф через Бахайские сады вниз к району Мошава Германит и порту, а оттуда – по канатной дороге обратно к монастырю Стелла Марис. Но к стандартному набору мать добавила лишний пункт: улица Хаацмаут, дом 49. Формальной причиной сделать здесь остановку служил тот факт, что когда-то в этом доме располагался тайный оружейный склад подпольной организации «Хагана», что давало отличный повод рассказать пару захватывающих историй о былых сражениях, которые так любят туристы из мирных стран. Настоящая причина заключалась в том, что на первом этаже соседнего дома, под номером 47, находилась типография «Эфрони». Мать появлялась там почти каждый день, вставала спиной к зданию, где проработала двадцать пять лет, включала прикрепленный к воротнику микрофон и начинала рассказывать историю тайника с оружием.
Она прекрасно знала, что владелец типографии видит ее со своего рабочего места, а чтобы он ее еще и слышал, она повышала голос чуть ли не до крика. Иногда, будучи в приподнятом настроении, она обращала внимание экскурсантов на соседнее здание и говорила, что в нем работает одна из первых в Хайфе типографий – выдающийся памятник городской истории.
– Think about this, dear[39], – со смехом сказала она отцу как-то за ужином, – в Японии есть несколько сотен людей, у которых в альбомах хранится фотография «Эфрони»!
Отец не видел в этом ничего смешного. Он считал, что мать рекламирует типографию с целью поиздеваться над ним и с особой жестокостью напомнить, что теперь она зарабатывает больше него. Каждый день он давал себе клятву, что при приближении автобуса с
