мне и говорила, энергично жестикулируя:
– Чем-то меня эта Яара раздражает. – Ее длинные пальцы процарапали воздух. – Ну, допустим, – она развела ладони («что поделаешь!»), – она красива. – Ее руки изобразили каскад волос. – Что с того? Лично мне кажется, – она прижала руку к груди, – что твои герои заслуживают большего.
– Может быть, – сказал я.
То, что женщины не любили Яару, не было для меня новостью. Яару окружает сексуальная аура, которую женщины просто не воспринимают. Она умеет заставить мужчину почувствовать себя настоящим героем, а потом одним едким замечанием внезапно смешать его с грязью. Яара – воплощенное противоречие. И в ней есть что-то… В ней было что-то…
– В любом случае, – заключила робкая девушка, решительным жестом придавив стопку листов, – спасибо, что позволил мне это прочесть. Я хочу сказать, я рада, что ты позвонил именно мне.
Она не улыбнулась, произнося слово «рада». За всю нашу беседу в ее голосе не мелькнуло и намека на жеманность. В каждом ее жесте сквозило внутреннее спокойствие, словно она знала про себя что-то очень важное и не нуждалась в одобрении со стороны.
– А ты? – спросил я после короткого неловкого молчания. – Пишешь что-нибудь?
– Я постоянно пишу. – Она достала из сумки и положила на стол блокнот. – Но там все очень личное. – Обе ее руки запорхали в воздухе, будто обнимали хрустальный шар или лепили горшок из глины. – Вряд ли это кому-то будет интересно.
– Мне интересно. Я бы с удовольствием почитал, – сказал я, вспомнив единственный текст, который она прочла на семинаре. Это был рассказ о кануне Йом-кипура в иерусалимской синагоге, написанный от лица неверующего таким честным и безыскусным слогом, что даже преподаватель не стал ее критиковать.
– Ты бы почитал? Нет-нет… – Легкая улыбка, широкий взмах руки, отметающей мое предложение. – Спасибо. Ни в коем случае, я девушка старомодная. Я не делаю таких вещей на первом свидании. И потом, иногда выгоднее не раскрывать сразу карты, ты так не думаешь?
С каждой минутой робкая девушка нравилась мне все больше. Меня интриговало ее странное поведение, то, как она замыкалась на семинаре и с какой готовностью открывалась мне. Пока мы разговаривали, она не пыталась поразить или очаровать меня, и это само по себе казалось поразительным и очаровательным. Настолько, что кафе, где мы сидели, полностью стерлось из моей памяти. Я не запомнил ни меню, ни официантку, ни что я заказывал. Помнил только ее прекрасные плечи и руки, что вели со мной разговор.
Когда она замолчала и опустила свои выразительные руки на стол, мне страстно захотелось их погладить, от локтя до запястья. Еще ни разу с тех пор, как четыре года назад в университетском кафетерии со мной заговорила Яара, я не испытывал такого желания прикоснуться к девушке. Узнать ее. Примирить ее противоречия.
Но я себя остановил. Я не поднял кружевную перчатку, которую она бросила мне, назвав нашу деловую встречу «первым свиданием», и не пригласил ее на второе.
До финала чемпионата оставалось всего два месяца, и я не мог позволить себе угодить в любовный водоворот.
Я пообещал себе, что позвоню ей на следующий день после финала, и в дверях кафе на прощание поцеловал ее в щеку – близко-близко к губам.
– Удачи тебе с рукописью, – сказала она, сложив ладони.
– Спасибо, – ответил я и тоже сложил ладони.
Она пошла к автостоянке. Мне хотелось побежать за ней, схватить ее за полу рубашки и поклясться, что мы не потеряем друг друга.
Однако желание завершить симметрию – удивительно! – оказалось в тот миг сильнее.
* * *
Редактура, верстка, обложка… Я думал, что на все это хватит двух месяцев. Но после первых переговоров с издательствами выяснилось, что их темпы несколько отличаются от тех, к каким я привык в типографии «Эфрони».
– Присылайте рукопись, – сказали мне в первом издательстве. – Ответ получите в течение года.
– Отрицательный ответ – в течение девяти месяцев, положительный – до двух лет, – сказали во втором.
– О чем книжка? – спросила редактор третьего издательства.
– О четверке друзей, которые… – начал я.
– О мужчинах? – перебила она меня. – Мужчины сейчас не в тренде, но присылайте, мало ли что.
Я понял, что зря трачу время. А его у меня и так было немного.
До открытия чемпионата оставалось две недели, до финала – полтора месяца.
С тяжелым сердцем я распечатал рукопись, положил ее в пластиковый пакет и отправился в Хайфу.
14
Я вел машину осторожно, очень осторожно. Было бы крайне глупо погибнуть в аварии теперь, когда я так приблизился к осуществлению мечты Офира.
Когда едешь медленно, замечаешь, что поля между Нетанией и Хадерой переливаются разными оттенками зеленого, что стаи птиц над рыбными прудами кибуца Мааган-Михаэль стремительно меняют конфигурацию, что рядом с пляжем Неве-Ям, где когда-то был аквапарк с самыми синими во всем Израиле горками, появился новый район, и, пока ты скользишь по склону памяти, в ней всплывают другие поездки по этой дороге, официально известной как дорога № 2, но для тебя навсегда остающейся дорогой № 1. Ты вспоминаешь день, когда Черчилль помогал тебе перевезти в тель-авивскую квартиру вещи и ехал следом за тобой на своем «жуке»; миновав Институт имени Вингейта, он позвонил тебе на мобильный и сказал, что у него в горле пересохло и не найдется ли у тебя в машине попить; ты ответил, что есть минералка, но неохота останавливаться, и тогда он поравнялся с тобой и ты через окно передал ему бутылку, из которой он отпил пару глотков и вернул ее тебе, тоже через окно, и все на полном ходу. Еще ты вспоминаешь поздние субботние вечера, когда ты возвращался из Хайфы, слушая армейскую радиостанцию, и твое сердце трепетало от надежды, что на стоянке автостопщиков будет стоять красавица в военной форме, ты затормозишь и в тот же миг влюбишься в нее, как в песне Эрана Цура. Ты вспоминаешь водителя, который подобрал тебя на развязке Глилот, когда ты сам был солдатом, и все время клевал носом, а возле развязки Хавацелет вообще уснул, и тогда ты перехватил руль и спас вам обоим жизнь; водитель взахлеб благодарил тебя и записал твой адрес, чтобы отправить тебе приглашение на бесплатный обед в своем ресторане в Ашдоде, но так ничего и не прислал. Еще ты вспоминаешь тот огромный трон, Божий трон, на утесе напротив Атлита; однажды, когда вы проезжали мимо, Яара спросила, не знаешь ли ты, кто и зачем его там поставил, а ты, к стыду своему, не имел об
