то, что ты хочешь услышать на самом деле.
С чего бы ему теперь волноваться за Ынбёль? Кто она ему? Ни в одном человеческом языке нет подходящего слова. Она предательница, убийца. Пылко влюблённая, готовая отдать всё, чтобы хоть немного заглушить боль и страх, что причинила. Убийца, что нуждается в спасении, а потому спасает собственную жертву. Убийца, что не верит в прощение, но надеется на искупление. Не будь Ынбёль так занята мыслями о том, как не позволить ведьмам убить её возлюбленного, наверняка бы уже задохнулась от ненависти к себе. Но сейчас ненавидеть — значит жалеть. А жалеть ей себя было ни в коем случае нельзя.
— Не делай за меня выводов. Пока это ни к чему хорошему ни разу не привело, — попросил Эллиот. — И вернись. Я бы попросил тебя не уходить вообще, но…
— Тебе рядом со мной страшно?
— Страшно. Потому что бессилен. Я совершенно ничего не знаю о магии и, кажется, зря тебе не верил всё это время.
— Я сама себе не верила первое время, — улыбнулась Ынбёль. — Это уже неважно.
Повисла пауза. Ынбёль решалась.
Уходить не хотелось.
Мамин дом — нищанская халупа на окраине города. Её при большом желании можно и руками развалить, чего уж говорить о магии. От защиты здесь — разве что непредсказуемость. Эллиот не сможет здесь себя защитить. Ынбёль не сможет его здесь защитить.
Ынбёль это знала, но никак не мог задавить в себе наивную идею о том, что стоит тут просто затаиться и переждать. Что всё само образуется. Это глупое чувство, которое так и не вытравилось с ранних лет. С тех лет, когда папа ещё не пропал, а мама не стала такой религиозной. С тех пор, когда Ынбёль не понимала, что болеет, а весь дом был обшит одеялами и подушками, чтобы она не убилась. С тех пор, когда это место было её коконом, а не пыточной. С тех пор, когда это было её настоящим домом.
А может дело было и не в доме вовсе. Дом — это ведь не место. Так уж вышло, что Эллиот — её дом. Её лес, о котором говорил Джеб. Быть рядом с Эллиотом, несмотря на обстоятельства и риски, казалось самой правильной вещью на свете. Держаться ближе. Спать с ним в обнимку. Как бы Ынбёль сейчас хотела поспать…
— Позаботься о себе, пока меня не будет, — попросила Ынбёль. — Я вернусь. Обязательно.
Слова имеют огромную силу. Дала обещание — выполняй. Это она всегда понимала. А теперь правда хотела выполнить.
Эллиот поджал губы и кивнул. А больше ему ничего и не оставалось.
И Ынбёль побежала. Она не знала, сколько у неё времени, не знала, где сейчас бродят ведьмы. Наверно, пошли напрямую домой к Эллиоту — это на противоположной стороне города, так что времени было предостаточно. А если обгорели сильно — то ушли с Джебедайей в лес, где ему было бы проще их подлечить. До леса от дома ведьм ближе, так что нужно было поторапливаться, чтобы остаться незамеченной.
На улице совсем рассвело. Тут и там мелькали люди с газетами и кофе. Ынбёль неслась мимо них, едва успевая уворачиваться от острых плеч и горячих стаканчиков. Кто-то наверняка принял её, побитую, израненную и обессиленную, за сумасшедшую, но она об этом не думала. Ей просто нужно было попасть в дом раньше, чем ведьмы начнут соображать.
Домом это назвать получилось бы с трудом. Если раньше он скорее был, чем не был, то теперь всё обстояло ровно наоборот. Раньше его видели окружающие, но внутрь могли попасть только ведьмы. Он был у всех на виду, но скрыт для непосвящённых. Теперь же внутренности дома были обожжены и выпотрошены, выставлены на показ. Иногда что-то где-то щёлкало. Дерево стонало, грозясь обвалиться у опор. Скрываемое было раскрыто. Но людям было всё равно: они даже не заметили пожара. Для них это место осталось недосягаемым.
Что Ынбёль искала? Зачем пришла?
Манок просил вернуться. «Кое-что найдёшь, — так он прохрипел, прежде чем его голову оторвали.
Ынбёль бродила от подкошенной стены до обвалившегося пола. Обходила прогоревшие балки, заглядывала в пустые углы. Будто труп осматривала.
Немного хотелось плакать. Но больше выть.
Вот это — то, на что она способна. Разрушить одну, шесть, бесконечное множество жизней. Разрушить с целью, но по итогу так глупо. Потерять всё, не приобретя ничего. Спасла ли он Эллиота? Что ж, она пыталась, и никто не скажет иного. Получится ли у неё спасти его насовсем? Ынбёль сильно сомневалась. Знала, что должна, но не знала как.
Ответ, конечно, лежал на поверхности. Хочешь подарить жизнь — убей. Всего-то надо было убить шесть очень злых ведьм, и тогда Эллиот будет в безопасности до самой смерти Ынбёль.
Убить шестерых, чтобы спасти одного. Достойная плата? Ох, если бы Ынбёль знала.
Но ведь всё просто, да? Не убьёт она — убьют они. Не случится никакого чуда, магия не вернётся, не вернётся и дружба. Ковена нет. Друзей нет. Есть шесть обозлившихся против одной отчаявшейся.
Задачка та ещё, с какой стороны ни посмотри.
Что бы она сделала раньше? Пошла бы за советом к Эшу, очевидно. Эш многое знал, а что не знал — мог подглядеть в одно из своих сотен зеркал.
На стене, которая раньше примыкала к… ладно, Ынбёль понятия не имела, к чему, она ни разу не видела это место при свете дня. Но на разодранных обоях висел осколок зеркала. Висел на добром слове: казалось, его снесёт даже лёгкий порыв ветра. Кажется, кто-то в него врезался при побеге, а после потоптался сверху. А раньше оно показывало будущее. Прочие осколки были разбросаны вокруг мелкой сыпью.
Ынбёль провела пальцем по острому краю. Порезалась. Надавила посильнее, сдвинула кисть так, чтобы лезвие прошло по ладони. По зеркалу полились тонкие струйки крови.
Ынбёль не знала, откуда, но знала наверняка: оставлять вещи со своей кровью нельзя. В крови сила, в крови магия, в крови знания.
Знания.
Она чуть склонилась к отражению, ставшему кроваво-полосатым. Лицо словно было порезано на пять тонких слайсов. Неприятное зрелище. Завораживающее.
За спиной зажглись свечи.
Глупости, подумала Ынбёль, здесь и кирпичей-то целых нет, какие свечи. И всё же она отчётливо видела их в отражении. А отражение видело её. И оно не было Ван Ынбёль. Ынбёль не знала его имени, но знала наверняка — ближе него у неё никого нет.
И, стоило так подумать, как изображение дрогнуло. Улыбка исказила лицо. Но Ынбёль не
