Рубя мечами сверху вниз, отталкивая врага щитами, они стояли на камнях, словно ангелы смерти. В центре бился граф фон Штернберг, наводя на сарацин ужас рогами топфхельма. Улучая секунды, между взмахами меча, он бросал полный надежды взгляд на пустыню и молил Господа о помощи.
Однако, какая бы ни была на крестоносцах тяжелая и крепкая броня, какой бы отвагой ни пылали их сердца, они стали уступать сарацинам. Слишком врагов было много, слишком рыцарей было мало. Пали четыре рыцаря Штернберга. Строй крестоносцев под напором сарацин прогнулся и распался. Они соскочили с камней и отступили во двор крепости, впустив врага вовнутрь.
– Держаться вместе! – прокричал Штернберг, но было поздно.
Сарацины наводнили весь двор и нападали на рыцарей сразу по десять человек, не давая им собраться. Кололи их со всех сторон, били мечами и копьями уже мертвые тела крестоносцев. Юсуф Аль-Азис лично устремился на высокого рыцаря в шлеме с рогами. Он понял, что это командир христиан. Штернберг защищался от наседавших сарацин из последних сил. Сюрко его было все изрублено и висело лохмотьями, кольчуга во многих местах лопнула, щит готов был вот-вот развалиться. Командир арабов, приблизившись к графу почти вплотную, ловким ударом снес ему левый рог на шлеме. Вторым ударом ранил Штернберга в руку, но большего сделать ему не удалось. Штернберг пронзил его насквозь. Так умер Юсуф Аль-Азис, не узнав, что в это самое время на берегу Нила в его доме молодая жена произвела на свет сына, которого он безумно ждал. Вытащить меч из тела командира сарацин графу не удалось, да и времени не было. Схватив саблю, валявшуюся у его ног, граф продолжил обороняться. Рядом с ним сражались четыре его рыцаря, больше никого он не видел. После гибели своего предводителя арабы пришли просто в неистовство. Всюду, куда ни кинь взгляд, можно было видеть искаженные от гнева смуглые бородатые лица, а в уши, защищенные сталью шлемов, зловеще врывались крики «Алла!», переходившие в рев.
– Кристабель! – крикнул Штернберг, то ли призывая придать ему мужества в последний свой час, то ли произнося ее имя, как последнее слово в жизни.
Сотня арабов одновременно бросилась на пятерых рыцарей. Крестоносцы успели сделать только один взмах мечом, убив первых нападающих, остальные же просто раздавили их. Штернберг получил сильный удар по голове, шлем раскололся, и граф лишился чувств. На него тут же свалился мертвым один из его рыцарей, прикрыв сеньора своим телом. Два других упали рядом, изрубленные, а последнего обезоружили и еще живому под всеобщее улюлюканье отрезали половые органы, а потом и голову. Надругавшись над телом несчастного рыцаря, они хотели сделать это и с другими, уже мертвыми телами, но тут сотник Ахмет зычным голосом приказал всем остановиться. Он принял на себя командование отрядом после смерти Юсуфа Аль-Азиса.
– Вы воины султана, а не дикие звери! – покрывая гул, кричал Ахмет. – Не надо уподобляться христианским собакам, что постоянно чинят насилие и несправедливость над поверженным врагом! К тому же нам сообщили, что в крепости не менее сотни крестоносцев, а здесь лежит лишь горстка. Проверьте казармы и башню! И добейте тех, что на стене.
Воины послушались своего нового вождя и с воем бросились к казармам в поисках укрывшихся там рыцарей. А около пятидесяти их приблизились к восточной стене, где на дозорном ходу отбивались от наседавших сарацин Арнольд фон Кассель, Клаус, Михель, а также Иштван Янош, отступившие сюда, как только враг ворвался в крепость.
Барон видел гибель Штернберга и всех остальных рыцарей, и сердце его обливалось кровью. Его маленький отряд остался один среди сонма врагов, и барон гордился тем, что сейчас умрет, как и подобает истинному крестоносцу. Он знал, что Господь на небесах сейчас смотрит на него и улыбается, пусть печально, но улыбается, и он покрепче сжимал огромных размеров секиру.
Иштван Янош всегда находился рядом с бароном, прикрывал его правый фланг, хотя на узком дозорном ходу стены мог уже много раз свалиться вниз. Молодой венгр смеялся. Странно и дико было видеть это со стороны. Весь залитый кровью – чужой и своей, он впервые в жизни сам бросался на врага и смеялся. Быть может, перед лицом смерти у него сдали нервы, а может, наоборот, он просто радовался своей победе над страхом. Шарф Агнесс превратился на его шее в красную мокрую тряпку.
Михель упал первым. Клаус наклонился поддержать брата, и тут же ему рассекли мечом голову. Тыл у Касселя и Яноша теперь был открыт. Янош обернулся к сарацинам, которые в ужасе перед ним отступили на несколько шагов. Он снова засмеялся. Теперь точно от счастья. Он сам внушил страх. И это была его самая большая победа!
Уже десяток сарацин разрубил барон своей страшной секирой, но вот один из нападающих, только что поднявшийся по лестнице, сделал удачный выпад и ранил Касселя в руку. Секира упала на трупы. Барон ударил этого сарацина щитом и сбросил со стены. Но на него тотчас же бросились еще шестеро.
В это время Иштван Янош отбил мощный удар меча, направленный ему в шею, однако сталь срезала шарф Агнесс, и он упал к ногам рыцаря. Парировав несколько атак, Янош нагнулся подобрать дорогую его сердцу реликвию, но почти двухметрового роста сарацин подскочил к нему. С размаху он отсек голову Иштвана Яноша. Она полетела вниз и упала к подножию холма.
Кассель остался один, безоружный, отбросив разбитый щит, он пошел на сарацин с кулаками. Все арабы со стены и со двора крепости с изумлением уставились на него.
– Господи! – воскликнул барон. – Прими раба Своего в Царствие Твое и дай увидеть там моих детей!
С этими словами он бросился на столпившихся на стене сарацин. Он ударил одного кулаком в лицо, второго в живот, но враг не стал больше смотреть на геройство обреченного. Спереди и сзади Касселя ударили копьями. Кольчуга разошлась под мощным напором, и стальные наконечники глубоко вошли в плоть. Барон схватил древко одного из копий, стараясь вырвать его из себя, но сил на это уже не было. Его подняли на копьях вверх над стеной. Сотник Ахмет первым крикнул «Аллах акбар!» – и за ним этот клич повторили все остальные сарацины. Барон Арнольд фон Кассель захрипел, черная кровь ручьем полилась у него из горла. Подняв глаза к темному небу, готовому разразиться грозой, он умер.
Капли дождя густо падали на голову Штернберга. Волосы слиплись от крови, и прядь их прикрыла глаза. Граф с трудом разлепил веки, но ничего вокруг не видел,
