Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
чувствую слабость тела, и так просто, ясно, легко представляется освобождение от тела, – не смерть, а освобождение от тела {боль и страдания <смерть>, а смерть будет не смертью уже}; так ясна стала неистребимость того, что есть истинный «я», что оно, это «я», только одно действительно существует, а если существует, то и не может уничтожиться, как то, что, как тело, не имеет действительного существования. И так стало твердо, радостно! Так явна стала бренность, иллюзорность тела, которое только кажется. (1.1.1908 // <там же>)
И опять, как тогда, когда спрашивали, отказ от славы был бы такой радостью, если бы не было славы, – так теперь, эта радость от иллюзорности тела могла бы быть у плохого пользователя тела, который загнал бы его, допустим, неосознанным усилием самоубийства, вином, полнотой или глупым постом, кто не приучил бы его слушаться в тяжелой работе, верховой езде, спутал бы тело «пленной мысли раздраженьем»? Только тот мог радоваться по-настоящему освобождению от тела, кто умел поддерживать соглашение со своим телом восемьдесят лет.
Ему странно, почему люди не хотят взять в руки счастье.
Как удивительно, de gaieté de coeur {по своей доброй воле} губят свои жизни люди, попуская себя на раздражение. Всё в «табе», как говорил Сютаев. {Василий Кириллович, крестьянин-философ 1819–1892, воспоминания о нём Толстой читал и после ухода из дома; он часто повторял слова Сютаева «всё в табе и всё сейчас». Философия Сютаева: всё «брать на себя». Его сын Иван отказался от военной службы и был в 1881-м летом в крепости. 5.10.1881 Толстой «был в Торжке у Сютаева, утешенье», об этой поездке в Шевелино Новоторжского уезда Тверской губернии также т. 63, с. 79, о его сыне т. 85, с. 120–121.[135]} Смотри с любовью на мир и людей, и он так же будет смотреть на тебя […]. (продолжение записи 29.11.1907 // <там же>)
Попуская себя на раздражение – то же движение, которое заметил у себя Толстой, когда дал волю злости на собаку. Для навидения, стало быть, надо не столько добавочного действия, сколько удержания от поступка, а именно поступка выдавания себе разрешения.
Не совсем верно, что проще дать волю раздражению и злобе, чем не дать. И если пользоваться проверочным способом Толстого, то посмотрите себя, бывает ли раздражение или злоба во сне.
Бывает. И по отношению к нам, и мы сами убиваем, раздавливаем в злобе и в раздражении, а точнее сказать, поскольку я и другие лица во сне путаются, персонажам сна случается быть спущенными с цепи. Когда они (мы) расходимся во сне до крайности, то просыпаемся. Что наше нравственное чутье или разум или воля приняли во сне решение проснуться, говорить нелепо: если бы такое решение принимала разумная нравственная воля, то она бы уж наверное догадалась, что тут всего лишь сон, и хотя бы ради любопытства, изучения себя разрешила досмотреть сон до конца. Стало быть, когда я сдерживаю порыв злобы и раздражения, то это еще не нравственное, а природное, сонное движение. Если его во мне нет, то я это сделал уже наяву.
Мне надо доказать, что толстовская школа нераздраженного смотрения на мир не одна из возможных, а единственно верная. (Μετανοείν – смена ума, глаз. Аристотель: время есть, поскольку мы μετανοέομεν[136] (Физика). История есть в меру смены глаз.) Это значит, что я и для всех хочу этой школы. Другое дело, что неплохой способ пройти ее – не поверить ей и попробовать суметь возразить. Все приглашаются сделать такую попытку.
II-11
(24.4.2001)
Тема остается по крайней мере на сегодня смена глаз. Мой план – посмотреть последние годы дневника как установившуюся школу навидения. Но поскольку он говорит (мы это прочитаем подробнее), что никто не знает, как и что он делает, мы потом вернемся к годам интенсивного прохождения этой школы (заглянем на кухню), т. е. около 60-го года его жизни.
Когда у Толстого остается уже относительно мало сил, памяти… – хотя как сказать. Именно относительно. Никита Алексеевич Струве, говоря о Солженицыне (например, выступление в сельском клубе в Заостровье под Архангельском 27.9.1998), начинает с упоминания о Толстом.
К 80-летию Толстого мой дед, накануне своей первой и единственной встречи с Толстым, писал: «Толстой – существо громадное и страшное, прожившее не одну, а несколько человеческих жизней. И при том таких, каких странно и страшно прожить одному человеку» (Православная община, № 48, М., 1998, с. 105)
Ради полноты заметим, Толстой заметил эту журналистику Петра Бернгардовича Струве еще до встречи с ним.
Читал о себе глупую статью по случаю Эртеля {П. Б. Струве. На разные темы // Русская мысль, 1909, № 5, о «Письмах А. И. Эртеля» с критикой догматической морали Толстого} – и стало неприятно, и не мог восстановить спокойствия и твердости в Боге. (19.5.1909)
Для Струве Толстой не делает поправки к своему осуждению, как для Горького делает. Как понять, в Горьком он еще видит чему надо помогать, в Струве не видит?
Приехали Стахович Александр и Струве. Малоинтересны и тяжелы, особенно Струве. Читал им напрасно «О науке» и напрасно говорил. Нынче очень мало спал и слаб. На душе недурно. (13.8.1909 // <ПСС, т. 57>)
Со Струве Толстой пытается завязать разговор – и бросает.
Два дня пропустил и совсем не заметил этого: так был слаб последние дни. Нынче как будто посвежее, но утром ничего не делал, кроме изменения ответа Струве {Струве («Роковые вопросы» в «Русской мысли» 1909, № 10) был против статьи Толстого о революции, «Неизбежный переворот», опубликована в сокращении: «Русские ведомости» 10.9.1909, № 207} и нескольких писем. (14.10.1909)
Через 10 строк Толстой забывает, что уже записал, и повторяется:
Встал всё слабый, написал ядовитую заметку на статью Струве и письма. Ходил пешком. Очень слаб. Кончил Андреева. Знаменатель несоразмерно велик с числителем. (Там же)
Через 2 дня яд у Толстого куда-то бесследно девается, испаряется; он проснулся во время прогулки от своей кратковременной полемической страсти:
15 октября [1909]. Много спал. Ходил и ясно понял, как я плох, желая отвечать Струве, как далек от божеской, для души, жизни. Бросил. (<Там же>)
Человек с многими жизнями или нет, но в нём остается мало сил, памяти, мало способности мало спать, много работать топором и косой, «опять сонливость, слабость мозга» (5.5.1910). Остается ли меньше жизни? Он, по крайней
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
