замер, настолько неожиданным было услышанное. Так вот кого напоминал ему этот молодой офицер. Он подошёл поближе, грустно улыбнулся.
– Сними фуражку, лейтенант.
Архангельский исполнил просьбу, но по лицу было видно, что он в недоумении. Если в 19-м отец выглядел совершенно лысым, то сын, несмотря на молодость, тоже начал лысеть.
Балезин по-отечески взял его за плечи:
– Вот теперь ты похож на своего отца. Я работал с ним. Очень достойный человек. Сейчас не время для разговоров, но знай: там на втором этаже лежит убитым тот, кто в 19-м подло убил твоего отца.
– Уж не Малыш ли? – воскликнул Ершов.
– Он самый. А с ним ещё трое, в том числе, небезызвестный тебе Несмачный. Слушай, капитан, – обратился Балезин к Панченко, – глянь-ка, не ожил ли кто из них там, на втором этаже. Эти сволочи бывают живучие.
В это время стук в сарае прекратился.
– Неужели опоздали? – спохватился Алексей. Он схватил немецкий «шмайссер», сунул в карманы пальто две запасные обоймы и скомандовал Архангельскому: – Бери автомат, несколько гранат – и за мной! А ты, Фёдор, прикрой нас.
Ершов не знал, что и ответить. Все его запреты типа «Не пущу» обратились в прах. К тому же он понимал: бандеровцы действительно могли уйти через пролом в стене, ведь в двух шагах от тыльной стороны сарая находился лес. А Кульчицкий с автоматчиками всё ещё не появился.
– Ну что стоишь, пулемёта не видел, – разозлился Балезин на Ершова. – Это же наша родная «Люся».
Ершов встрепенулся. Молча подошёл к пулемёту.
– Точно, «Люся»! Ух ты, милая… сколько лет, сколько зим…
– Ладно, в любви объясняться будешь после, а сейчас за дело! – одёрнул его Балезин и живо скомандовал: – Пошли, лейтенант!
Чтобы быть незамеченными, они вылезли через окно другой комнаты, расположенной на противоположной стороне. Осмотрелись. Невдалеке у ворот лежали на земле двое бандеровцев-часовых. Очевидно, их бесшумно сняли.
– Ваша работа? – кивнул в их сторону Балезин.
– Наша, – подтвердил Архангельский.
Как только застучал пулемёт Ершова, они, пригнувшись, проскочили за находящийся метрах в 150 от дома заброшенный коровник, прошли вдоль него и под прикрытием двух раскидистых елей очутились совсем рядом от задней стенки сарая. Пробирались незаметно и бесшумно. И вовремя: первый бандеровец уже пытался пролезть через пробитую в стенке сарая брешь. Он и не подозревал, что за ним наблюдают. Автоматная очередь поверх головы заставила его юркнуть назад.
– Вот теперь сиди там, – злобно усмехнулся Балезин и дал ещё очередь.
Но всё оказалось не так просто. Из пробитой бреши в стене ударили сразу несколько автоматных очередей. Пришлось лечь плашмя, спасаться за кроны деревьев.
– Разрешите? – Архангельский приподнял голову и показал зажатую в руке гранату. Балезин понял замысел.
– Иди, но береги себя. Я прикрою.
Архангельский осторожно отполз назад. Потом, едва «заговорил» автомат Балезина, двумя прыжками очутился у задней стенки сарая. Перевёл дух и медленными шажками стал приближаться к пробоине в стене. Бандеровцы продолжали ожесточённо палить, но старший лейтенант был для них уже вне зоны огня.
Первая брошенная в сарай граната стрельбу прекратила. Сразу после её взрыва раздались крики, стоны, ругань. И казалось, стрельба уже не возобновится. Но это только казалось. Из сарая сквозь брешь снова стали стрелять. Не так яростно, как прежде – короткими очередями – но стреляли. Пришлось Архангельскому бросать вторую гранату. Затихло.
В это время послышался рёв моторов. Подъехали грузовики во главе с Кульчицким. Вскоре знающие своё дело автоматчики взяли сарай в кольцо.
– Выходи, бросай оружие! – заорал в матюгальник Кульчицкий, но на его ультиматум никто не откликнулся. Бандеровцы затихли в сарае, прекратив стрельбу, но выходить не собирались. Тогда последовала команда «Огонь!», и в течение нескольких минут автоматные очереди крошили кирпичную кладку сарая.
– Выходи, бросай оружие, не то всех перебьём! – ещё громче выкрикнул Кульчицкий, после того как автоматчики прекратили огонь.
Бандеровцы, понимая безвыходность ситуации, стали выходить. Ершов с Балезиным наблюдали за ними. Чуть поодаль курили Панченко с Архангельским. Кульчицкий с двумя автоматчиками стояли ближе всех к выходу из сарая. Кульчицкий, не опуская руки с пистолетом, жадно всматривался в лицо каждому выходящему, словно искал тех, кто, погубил его семью.
Ершов подозвал Панченко и негромко сказал:
– Пригляди за подполковником. Ещё немного, – и он порвёт их или перестреляет.
С поднятыми руками вышло 12 человек. Многие были ранены, кто-то едва шёл. По предварительной оценке их в сарае должно быть больше. Возможно, были убитые, тяжело раненные. Но главное: среди сдавшихся Супрунюка-Угрюмого не было.
Ершов взял у Кульчицкого матюгальник:
– Супрунюк, выходи! Мы знаем, что ты здесь.
Последовало несколько томительных минут – наконец Супрунюк появился. Высокий и сутулый, с поднятыми руками, он делал неторопливые шаги, глядя не по сторонам, как те, что до него выходили сдаваться, а куда-то вверх, в небо. Странно это было наблюдать. Балезин не сомневался, что встретит жёсткий ненавидящий взгляд, но Угрюмый своим видом показывал полную отрешённость от всего вокруг кроме неба.
– Вот он, голубь сизокрылый, – подал голос Ершов, стоя рядом с Балезиным, Панченко и Кульчицким. – Пошевеливайся, небось проголодался в сарае. Но Супрунюк на реплику никак не отреагировал.
Алексей внимательно наблюдал за ним. «Похоже, он готовится к встрече с Богом…» – мелькнула страшная догадка. Алексей напряг зрение. И не напрасно: из-под ворота тулупа Супрунюка едва-едва виднелся проводок, конец которого он зажал в зубах. Балезин понял: под тулупом пояс со взрывчаткой или что-то похожее. Но было поздно. Супрунюк сделал два резких широких шага в сторону офицеров.
– Лёха, ложись! – неистово крикнул Фёдор, тоже сообразив, какая опасность им грозит, и, падая на Балезина, накрыл его своим телом.
Раздался взрыв большой силы – взрыв, разметавший всё вокруг. Казалось, что после войны такими взрывами никого не удивишь. Но это оказалось не так. Стоявшие вдали от сарая у грузовиков солдаты разом пригнулись и застыли в изумлении.
А потом всё вокруг обняла тишина.
Эпилог. Возращение
Каждая ступень давалась ему с большим трудом. Наваливалась усталость, стучало в висках. Но особенно досаждали ноги – тяжёлые, словно налитые свинцом, и какие-то чужие. Иногда ему начинало казаться, что он не дойдёт до своего этажа, до знакомой лестничной площадки, до заветной двери с мелодичным звонком. Сопровождавший его пожилой майор медицинской службы несколько раз повторял: «Товарищ полковник, на десять минут, не более, очень прошу». Алексей молча кивал и медленно, осторожно поднимался на следующую ступеньку.
На площадке второго этажа он остановился. Треть пути пройдено. А по жизни? Ему пятьдесят один. Сколько же осталось? Может, совсем немного? А может?.. Кто его
