В конце концов он раскрыл мне глаза на то, что Версаль скучен. И я скоро убедилась в этом.
Декабрь и январь выдались морозными, снежными; улицы Парижа были завалены снегом, а после кратковременной оттепели обледенели, и все ездили теперь только в санях. Граф д'Артуа любил слоняться по Парижу, мчаться в санях на бешеной скорости по улицам, вздымая облака искристой снежной пыли, и любил, чтобы я составляла ему компанию. Часто во время таких выездов лошади сбивали и давили прохожих, но принца это весьма мало волновало.
Зимний Париж был прекрасен… И я скоро поняла, что развлекаться можно в местах более простых и незатейливых, чем салоны великосветских жеманниц и залы Версаля.
Просыпалась я поздно, часов в одиннадцать утра, и чаще всего оттого, что ко мне врывался граф д'Артуа и, нагло срывая с меня одеяло, будил меня либо жадными объятиями, либо щекоткой. Я притворно сердилась. Мне было интересно с ним – наглым, циничным, бесцеремонным, «прожженным негодяем», как он сам себя называл. Он помогал мне одеваться, начиная с белья и кончая мехами, расчесывал мои белокурые волосы и обращался со мной как с ребенком. Я никогда не слышала от него комплиментов, но читала их в его глазах. Иногда нежно, иногда порывисто он укутывал меня в теплые соболиные манто, горностаевые муфты и вез завтракать. Вкусы у него были самые изменчивые: иногда он предпочитал завтрак у кого-то в салоне или фешенебельном ресторане, в другой раз – в какой-то кофейне Пале-Рояля. Что бы он ни выбрал, это всегда было интересно, и я не протестовала.
После завтрака, если у принца возникал особенный прилив желания, я ехала с ним за город, в какой-нибудь замок – Сен-Клу, Рамбуйе или Марли. Там все было настроено на интимность, вплоть до маленького столика, на котором нам подавали еду, – он поднимался с нижних этажей, будто вырастая из пола. Мы проводили целый день между постелью, музыкальным фонтаном и рыбками в крошечном пруду. Но так бывало сравнительно редко. Чаще после завтрака мы в санях ехали к Новому мосту, самому злачному месту Парижа. Принц вел меня под руку вдоль Набережной золотых дел мастеров, где находились ювелирные магазины, в витринах которых сверкали многочисленные золотые и серебряные изделия, драгоценные безделушки. Неподалеку, на набережной Конти была и знаменитая ювелирная лавка «Маленький Дюнкерк» с ее бесчисленными причудливыми драгоценностями: золотыми с эмалью табакерками, роскошно затканными шелковыми кошельками и перевязями, несессерами, серьгами. Принц покупал мне все, что только казалось ему красивым и модным, не заботясь о суммах, и находил, что больше всего мне к лицу рубины. Я знала, что его долги больше, чем долги короля, королевы и всего двора, вместе взятых, но не останавливала принца. Принимать у него подарки мне уже не казалось унизительным.
А рядом, тут же, на мосту, не смолкая шумела пестрая толпа жителей столицы, парижская беднота, кормившаяся от случая к случаю. На истертых ступенях Нового моста, у его перил и прямо на тротуарах размещались чистильщики обуви, угольщики, носильщики, штопальщицы, старьевщики со своим тряпьем; на перилах моста раскладывались для продажи ленты, пряники, восковые, деревянные, картонные фигурки, куклы, старые книги, подошвы, подержанные брошюры. Уличные певцы-шансонье распевали здесь песенки, так и прозванные по названию моста «Pont neuf»; рядом с ними показывали свое искусство жонглеры, фокусники, гадалки и прочий люд без определенной профессии. Шарлатан продавал свои целебные средства рядом с одетым в красный костюм «зубодером», расположившимся со своими принадлежностями на кончике скамейки, снятом у торговки фруктами. Вблизи на набережной вывеска кричала, что здесь продаются «птицы, цветы и люди». Здесь можно было видеть вербовщиков рекрутов для королевской армии, громко зазывавших проходивших мимо молодых людей, которые за 30 ливров продавали свою свободу. В уличном кабачке под почерневшей от дыма парусиновой крышей грязная старуха раздавала почерневшей вилкой и ржавым ножом на выщербленных тарелках порции мяса, чечевицы, гороха, фасоли. Люди ели руками, поставив тарелку себе на колени. Принц как-то предложил мне такую еду и весело хохотал, увидев гримасу на моем лице, возникшую после первого же глотка.
Словом, Новый мост был велик, как мир, и, чтобы встретить нужных тебе людей, достаточно было прогуляться там в течение какого-нибудь часа.
Бывали мы и на Рю де ла Пэ, где находились самые модные магазины платья и обуви, но вкус принца я никак похвалить не могла.
Граф научил меня играть на скачках – делать ставки и даже выигрывать. Лет десять назад он привез из Англии моду на эту забаву, начавшую тогда распространяться. Отныне меня часто можно было видеть на трибунах ипподрома – впрочем, как и королеву. Я любила лошадей и была приятно удивлена, когда принц подарил мне целые конюшни с тридцатью редчайшими рысаками, – при всем желании их нельзя было оценить меньше чем в шестьдесят тысяч ливров.
С ипподрома, уставшую от азарта и напряжения игры, граф увозил меня в Пале-Рояль, справедливо зовущийся сердцем Парижа. В противоположность Новому мосту здесь не было сутолоки. Тут можно было найти все, что требовал самый изысканный вкус: редчайшие ткани, костюмы, украшения, милые дамские мелочи, лучшие картины и статуэтки, тончайшие вина, кушанья. Жизнь в Пале-Рояле казалась волшебным сном. Чтобы я отдохнула, мы заходили на обед в один из дорогих ресторанов. Здесь не только обедали, выпивали чашку кофе или шоколада, но и играли в шашки, домино, шахматы. Последней игре меня тоже научил принц. О себе он говорил, что играет в шахматы не хуже Филидора или Майо.
Граф водил меня в кабинет восковых фигур, показывал механические биллиарды, марионеточные и бродячие театры, концерты – Пале-Рояле всего было вдоволь.
Шел мелкий снег, садясь мне на ресницы и осыпая мех капюшона, постепенно зажигались фонари и освещались витрины магазинов… Наступил вечер. Принц становился все более веселым и жадным до удовольствий, он шептал мне на ухо непристойности и скабрезности о тех наших знакомых, которых мы встречали в Пале-Рояле. Его рука легонько щипала меня за талию.
– Я открыл вам Париж, не так ли? – спрашивал он. – Так откройте же для меня свои прелести, дорогая!
Я мягко уклонялась.
– Ваше высочество, вечер еще не кончен.
В своей карете я ехала переодеваться, занимаясь своим туалетом очень тщательно. Принц ждал меня либо в театре, либо в Опере, где давали какое-то новое представление, либо на маскарадах, которые зимой устраивали с особым шиком. Я являлась туда в красивейших туалетах, с чуть подрумяненными щеками и глазами, томно сверкающими от белладонны, и лицо принца крови разительно менялось: он просто пожирал меня глазами. Это доставляло мне некоторое тщеславное удовольствие. Несмотря на то что многие аристократы знали о моей связи с этим человеком и остерегались слишком явно оказывать мне знаки внимания, ухаживаний все-таки было в избытке, и я много танцевала с самыми разными кавалерами, ничуть не опасаясь вызвать ревность графа д'Артуа.
И только потом, уже за полночь, уставшая и обессиленная от танцев и музыки, я вспоминала о том, кто мой хозяин, и возвращалась в его объятия. Принц в теплых санях вез меня в парижский замок Тампль, укромное любовное гнездышко, и там, в спальне, озаренной мягким светом, под треск дров в камине я позволяла графу делать со мной все, что захочется.
