Папа объявил, — писал он, — войну герцогу Альфонсо для того, чтобы лишить его Феррары, которую он хотел присоединить к Папскому государству. В сложившихся обстоятельствах он усмотрел возможность овладеть Моденой и оставить ее себе, заявив, что этот город и другие укрепленные города вплоть до реки По должны принадлежать Святому престолу, поскольку они являются частью экзархата Равенны (зависевшего от Византии и переданного Церкви в 754 году), однако некоторое время спустя, опасаясь, что городом завладеет Франция, он передал его в руки императора Максимилиана. Тем не менее он продолжил войну против Аъьфонсо, отняв у него также и Реджо. Он принял решение присоединить к Святому престолу все то, что, как говорили, когда-то принадлежало Церкви. Кроме того, он смертельно ненавидел Альфонсо д 'Эсте, которому ставил в упрек то, что тот предпочел дружбу с французами дружбе с ним. Наконец, он только к тому и стремился, чтобы дать ему почувствовать ту непримиримую ненависть, которую он питал к Александру VI и членам его семьи1.
Итак, Юлий II поручил своему племяннику, герцогу Урбинскому, осадить Мирандолу, одну из ключевых цитаделей герцогства д'Эсте. И войска Людовика XII и Альфонсо вот уже десять дней обороняли крепость, этим союзник герцога д'Эсте вызвал приступ гнева у архипастыря. «Вот увидите, — говорил он, — смелостью я не уступаю королю Франции!» В доказательство своих слов, надев на голову шлем, под снегом и ветром папа римский «с дьявольской отвагой» бросился в атаку и одержал победу. Франческо Мантуанский поубавил восторг армии, проследив за тем, чтобы армия не разграбила город. Тем не менее с падением Мирандолы Феррара оказалась на краю гибели.
Лукреция не тронулась с места. Этой ужасной зимой она велела поставить в залах, где разместилась дворцовая стража, большие жаровни, к которым жители могли приходить греться и питаться. Она распорядилась привезти дрова из государственных лесов, чтобы топить ими очаги. Из заповедных герцогских прудов доставлялась рыба, а на личные средства герцогини покупали у французов недостающее продовольствие. Что касается отлучения от Церкви, в результате которого Феррара лишилась общественных богослужений, погребений в освященной земле и различных таинств, то Лукреция поручила священникам объяснить верующим, что для того, чтобы навлечь на себя анафему, необходимо совершить грех, указанный в канонах, а в данном случае приговор не может быть таким строгим и смысл его совсем иной.
Несчастье сплотило герцогскую чету. Альфонсо в присутствии придворных начал расточать супруге похвалы, хотя обычно был на них скуп. В свою очередь Лукреция заявила о том, что гордится своим супругом и его безупречным поведением по отношению к Людовику XII. Серьезность переживаемых ими событий, казалось, изменила их отношения, ставшие более доверительными и спокойными. Лукреция была потрясена силой характера герцога д'Эсте и разочарована поведением маркиза Мантуанского. Ведь маркиз заверил посланника Юлия II, что если Альфонсо д'Эсте ступит на мантуанскую территорию, он выдаст его святому отцу. В то же время он попросил, чтобы Лукрецию пощадили. Она не могла не возмутиться, поскольку, как истинная Борджа, не желала иметь ничего общего с марионеткой, погрязшей в вероломстве. Он пишет папе: «Поскольку доказательства привязанности и верности, представленные ею, когда мы находились в плену в Венеции, обязывают нас теперь доказать нашу благодарность, и если Ваше Святейшество, наш ангелхранитель, не поможет нам в этом, то никто более не сможет проявить сострадание по отношению к этой бедняжке»2. 11 февраля 1511 года Юлий II осадил Бастиде ди Фосса Джениоло — укрепленную крепость, возвышавшуюся над руслом По, жизненно важную для Феррары. При помощи шевалье Байяра и французов Альфонсо ответил мощным успешным ударом. Верный слуга так рассказывает об этой битве:
Герцог Феррарский и французы устроили там великолепную бойню, там погибло четыре или пять тысяч человек, а более чем триста лошадей были захвачены вместе с их поклажей и артиллерией, и не было никого, кто не бросал бы часть добычи, поскольку всю было не увезти. Я не знаю, что говорится в хрониках об этой прекрасной битве при Бастиде, однако уже целую сотню лет не было боя лучше. Все-таки следовало действовать, иначе герцогу и французам пришел бы конец, а так они победоносно и блистательно вернулись в город Феррару, где каждый восхвалял их3.
Итак, Байяр был назначен полководцем французских сил, служивших Альфонсо. Итальянцы восхищались им безмерно. После роковой битвы при Рапалло в 1494 году они привыкли к тому, что швейцарцы, французы, немцы сжигали их города и поля, насиловали их женщин. Теперь они удивлялись тому, что этот военачальник держит свое слово, платит за корм для лошадей, за снабжение войск продуктами, наказывает мародеров и убийц.
Чтобы оказать почести французам, Лукреция принялась воссоздавать в Ферраре пышность, царившую в Ватикане во время понтификата Александра VI. Ее двор стал первым в Италии. Слава его была такова, что некоторые испанцы, союзники Юлия И, тщетно просили герцога д'Эсте разрешить им приехать на карнавал в Феррару. Пиры, концерты, французские, испанские и итальянские танцы длились до зари. Так, в романском аббатстве Помпоза общество наслаждалось «куртуазной беседой». Сотрапезникам казалось, что они находятся при дворе короля Артура. Они мечтали о рыцарской любви и героизме.
Людовик XII, который в 1501 году говорил, что «сеньора Лукреция — не та женщина, что нужна дону Альфонсо», признал свою ошибку и даже сравнил ее с королевой Анной. Французы, жившие в ту пору в Италии, как и Бембо, признавали ее «прекрасной, прекраснее Европы, дочери царя Агенора, прекраснее Елены Спартанской, похищенной троянцем Парисом, поскольку она не позволяет своей красоте подавить свои таланты». Теперь это была зрелая женщина, чье влияние было заметно и в политике, и в искусстве, в словесности и в вопросах религии — влияние, которое лишь укрепляло то глубокое уважение, которое питал к ней сам Альфонсо. Среди французов было не счесть ее поклонников. Прежде всего — Гастон де Фуа, герцог Немурский, сын Марии Орлеанской, сестры Людовика XII, питавший к ней столь же неистовую, сколь и невинную страсть, а также капитан де Фондрай и многие другие. Самый знаменитый из всех, Байяр, говорил о феррарской правительнице:
Всем французам добрая герцогиня, ценнейшая в мире жемчужина, оказала необычайно пышный прием и каждый день устраивала им пиры и застолья, как принято у итальянцев. Осмелюсь сказать, что ни в ее время, ни много раньше не было более блистательной государыни, поскольку она была красива, добра, нежна и любезна со всеми. Ее муж был мудрым и отважным правителем, вышеупомянутая дама благодаря своей доброжелательности сослужила ему хорошую и верную службу4.
В Ватикане ненависть Юлия II к роду Борджа пылала по-прежнему. Для него все средства были хороши. Так, он набросился на римского инфанта и маленького герцога Бише-лье, которых лишил имущества. Кардинал Козенцы, Франческо Борджа, их двоюродный дедушка, предупредивший об этом Лукрецию, был за это посажен в тюрьму. Однако старому прелату удалось бежать и встретиться в Пизе с кардиналами Филиппом Люксембургским, Ипполито д'Эсте, Карло дель Каррето, Гийомом Брисоннэ, Адриано ди Корнето и Сан-Северино. И тогда Отцы Церкви решили поднять бунт и созвать в этом городе церковный собор, настаивая, чтобы на нем присутствовал понтифик, а также запретить, до того как все соберутся, назначать новых кардиналов и распоряжаться имуществом Церкви.
