Глава 14
Последняя глава, или Большевицкий театр
Обстоятельства последнего месяца жизни барона Унгерна известны нам исключительно по советским источникам: протоколы допросов («опросные листы») «военнопленного Унгерна», отчеты и рапорты, составленные по материалам этих допросов, доклады и донесения в Центр и, наконец, материалы судебного заседания по «делу бывшего начальника Азиатской конной дивизии генерал-лейтенанта Романа Федоровича барона Унгерна фон Штернберга». Насколько мы можем доверять подобным источникам? Протоколы допросов, отчеты, доклады, которые составлялись красными «для внутреннего потребления», в какой-то мере могут служить объективным источником информации, характеризующим самого барона Унгерна и проливающим некоторый свет на обстоятельства его последних дней. Необходимо помнить только следующее: никакого равного, откровенного и «задушевного» разговора у Унгерна с большевиками быть не могло. Красные оставались для него врагами, и с ними барон продолжал вести свою войну вплоть до финального залпа расстрельной команды. Читая протоколы допросов, необходимо «держать в уме» не только то, о чем Роман Федорович говорит со своими визави, но то, о чем он предпочитает умалчивать, чего недоговаривает. Что же касается материалов судебного дела, с ними все более или менее ясно. Революционный советский «суд» изначально не задумывался как классический «буржуазный» судебный процесс, во время которого две равных стороны — обвинение и защита — пытаются установить некую истину, выяснить степень вины или же невиновности подсудимого. Любой приговор, вынесенный советским «правосудием» по политическим делам, носил сугубо пропагандистские функции: он должен был «послужить хорошим уроком» всем возможным контрреволюционерам, чтобы «все бароны, где бы они ни были, знали, что их постигнет участь барона Унгерна». В отношении барона П. Н. Врангеля эти слова прозвучали мрачным пророчеством… Суд, а вернее судебный фарс над Унгерном, являлся простой формальностью — его решение было предопределено, они принималось на политическом уровне и на самом «верху».
Рассказывая о последних днях жизни барона Унгерна, мы будем весьма часто пользоваться словом «говорят». Данное слово, наверное, не слишком хорошо характеризует историка — раз он употребляет выражение «говорят», значит, сам ничего точно не знает. Но мы действительно не знаем, просто не можем знать доподлинных фактов и обстоятельств последних дней жизни Романа Федоровича. Он находился в руках врагов, и те совсем не желали оставлять о бароне какую-нибудь память. С точки зрения большевиков, само имя барона Унгерна вообще лучше всего было бы вычеркнуть из русской истории вместе с прочими «царями и графьями» и оставить там только Ленина, Свердлова, Троцкого, мифического «рабочего Василия» и прочих пролетарских «героев». Но если не получается вычеркнуть совсем, то необходимо нарисовать образ барона, по словам Михаила Булгакова, «самыми черными красками». Еще при жизни барон Унгерн стал превращаться в живую легенду, в миф, дань которому отдали даже сами большевики, — вспомним песню о «черном бароне». А пересказ легенды вполне уместно начать этим словом — «говорят».
Итак, говорят… Говорят, что когда красные вместе с плененным бароном переправлялись через одну из речек, Унгерн сделал попытку утопиться, но захватившие его красноармейцы не допустили этого и в целости доставили барона в штаб партизанского командира Щетинкина…
… Говорят, что когда Щетинкин, храбро воевавший во время Великой войны и ставший георгиевским кавалером, увидел связанного Унгерна, он приветствовал его восклицанием: «Здорово, барон!» Унгерн тяжелым взглядом окинул с ног до головы расфранченного красного командира с офицерским Георгием на груди и ответил: «Был ты Щетинкин, а теперь подлец!» (Подругой версии, вместо «подлеца» барон Унгерн употребил непечатное слово.)[39].
… Говорят, что барона перевозили в открытом автомобиле, сопровождаемым двумя сотнями всадников из Кубанской дивизии в лихо заломленных папахах, с развевающимися красными башлыками…
… Говорят, что большевики, бывшие большими любителями по части театральных эффектов, или, как ныне модно говорить, «инсталляций», посадили Романа Федоровича в звериную клетку, установили ее на открытую платформу и таким образом доставили его в Новониколаевск. Вовсе не из-за того, что они испытывали какое-то уважение к воинским доблестям барона, а для пущего театрального эффекта они оставили Унгерну и генеральские погоны, и Георгиевский крест, чтобы, по выражению H.H. Князева, «преподнести почтеннейшей публике заключенного в клетку «человека-зверя» в самом лучшем его оформлении»…
(Отметим, что рассказ о клетке для Унгерна, содержащийся в книге H.H. Князева «Легендарный барон», также приводится и в записках В. И. Шайдицкого «На службе Отечества». Другие известные нам источники о «клетке для барона Унгерна» не упоминают. Однако, учитывая любовь большевиков к устроению различных «красных карнавалов», «мистерий-буфф» и прочих «игрищ бесовских», подобной «инсценировки» перевозки пленного белого генерала нельзя исключать. Для сравнения посмотрим, как было «оформлено» сожжение тела генерала Корнилова большевиками, захватившими весной 1918 года станицу Елизаветинскую. Вот как, со слов очевидца, описано это событие в газете «Уральская жизнь» от 26 июня 1919 года, выходившей в Екатеринбурге: «2 и 3 апреля, после отхода корниловской армии из-под Екатеринодара, большевики, прибыв в станицу Елизаветинскую, убедились воочию, что Корнилов похоронен в местной церковной ограде… Торжеству большевиков не было конца, и сейчас же было решено отправить тело… в Екатеринодар для обозрения «революционным народом.
… 3 апреля по Красной улице двигалось шествие, своим видом отодвинувшее нашу жизнь на несколько сот лет назад, в Средние века… Окруженные всадниками в красных костюмах с густо вымазанными сажей лицами, с метлами в руках медленно двигались дроги. На них покрытый рогожей лежал в нижнем белье труп генерала Корнилова, как громко возвещали народу прыгавшие вокруг дикари. Запряженной в дроги лошади вплетены были в гриву красные ленты; а к хвосту прикреплены генеральские эполеты. Вокруг телеги толпа баб, разукрашенных красными лентами, с метлами, кочергами и лопатами, дальше — мужчины с гармошками и балалайками… Все это пело, играло, свистело, грызло семечки и улюлюкало. Процессия медленно двигалась по улице; желающие… плевали и глумились над трупом, предвкушая удовольствие от картины сожжения трупа. Наконец, труп подвезли к вокзалу Черноморской ж.д.; толпа волнуется, все хотят посмотреть, как будут сжигать на костре генерала. Бабы с детьми пробираются вперед, труп снимают с повозки и кладут на штабель дров, облитых керосином… Через несколько времени толпа начинает расходиться от удушливого дыма; более любопытные остаются у костра». Добавим только, что именно против такой толпы барон Унгерн и воевал вполне адекватно — средневековыми же методами.)
