– Наверху, – бормочу я в телефонную трубку, потому как этажом выше и правда что-то шебуршится.
– Конечно, нет, – хихикает Марк. – Мы на улице.
– Надеюсь, ты не разбудил Саймона, – звучит где-то рядом голос Натали.
Кажется, мое сознание опустило несколько событий – как будто разрыв во времени и пространстве перебросил меня из детства прямо в это кресло. Я даже не помню, как попал в комнату. Мое нечеткое отражение, пойманное в ловушку погашенного телеэкрана, исполняет простенькую пантомиму, когда я выдавливаю из себя:
– Все в порядке.
– Он говорит, что все в порядке! – повторяет Марк, вот только убедить меня не может. – Тебе придется собраться и найти нас. Твои мама и папа не знают, где мы сейчас.
– Ничего подобного. Не могу говорить за Сандру, конечно…
– Мы потерялись, Боб.
– Я не потерялся! Мы просто еще немного покружим тут, а потом поедем домой.
Их голоса звучат подавленно, и я перехожу к решительным действиям:
– Марк, видишь название улицы?
– Вижу дорогу к ней. Тут довольно темно. Это какой-то переулок.
– Не помню никаких переулков поблизости. Долго вы уже плутаете?
– Да уже часа два.
Наверное, он преувеличивает, но когда я смотрю на часы в свете викторианского уличного фонаря за окном, я вижу, что они вполне могли уйти больше часа назад.
Я было собрался сказать ему, чтобы он не бросал трубку, пока не найдет ближайший знакомый ориентир, но тут вмешивается Натали:
– Оставь его в покое хоть ненадолго, Марк! Смотри, вон выход.
Прежде чем я успеваю сказать хоть слово, в трубке воцаряются гудки.
Мог ли весь этот разговор быть чем-то вроде шутки? Мне все еще кажется, что наверху кто-то есть. Положив рядом с подушкой мобильник – на случай если Марк надумает звякнуть еще раз, я откидываюсь на простыне и весь обращаюсь в слух. Незаметно я снова ухожу в сон, а когда открываю глаза повторно, веселые голоса вернувшихся с прогулки родственничков слышны уже у самой двери. Они что-то поют вместе – мне слышится, или там взаправду есть слова «Славься, славься, бармаглот»? К тому моменту как я малость оклемался, звуки уже стихают. Возобновляются они только на лестнице – либо мои певцы урезают песенку, либо это я выпадаю из реальности. Четко хлопают по полу зала шлепанцы моего отца – почти так же громко, как шлепают небрежнее и свободнее сидящие на ногах тапочки матери. Мои родители ни за что не надели бы домашнюю обувь на улицу – видно, успели переодеться.
– …Значит, звонить мне не было смысла, – говорю я Марку.
– Ну, ты же все равно спал.
– Чтобы помочь вам найти дорогу назад, я имею в виду. К чему это все было?
– Но мы ведь не звонили тебе! – и он, и остальные в этот момент – сплошной конфуз, но я не даю себе стушеваться. Наверняка это у них просто такая рождественская шутка. Марк вон, не ровен час, прыснет в ладошку, да и остальные прячут полуулыбочки.
С моей мамы клоунады, похоже, достаточно, и она с размаху шлепается на кровать.
– Врубайте ящик, – дает отмашку она.
Мой отец опускается на колени перед телевизором, никогда не знавшим пульта дистанционного управления. Половицы под ним жалобно скрипят.
– Маякните, где оставить, – говорит он.
– Все каналы черно-белые? – удивляется Марк.
– Ну да. Этот телек – он, как и мы, преданье старины глубокой.
– Да, все краски с тебя сходят, когда ты старый, – добавляет мать.
Подозреваю, что не только я не вижу тут связи. Веки мои слипаются, и мне мерещится, что на каждом канале – один и тот же бледный ликующий лик, когда голос Марка выводит меня из этого секундного транса:
– Саймон! Скорее смотри! Это же он!
– Я же сказал «маякните», а не «завопите»! – возводит очи горе отец. – Марк, пощади мою старую больную голову. Он, похоже, не может – или не хочет – перестать переключать каналы. Неужто и вправду знакомое лицо мелькнуло в уголке экрана, или просто у меня воображение разыгралось?
– Что ты видел, Марк?
– Это был Табби! Зуб даю!
– На каком канале?
– Не знаю! – Марк нетерпеливо раскачивается взад-вперед на скрипучем стуле. – Давайте еще раз пройдемся по кругу!
Пока отец почти на автомате щелкает кнопкой, Натали укоряет сына:
– Марк, это был просто какой-то толстый мужчина. Табби ведь такой не один.
– Ну я-то могу отличить его от простого толстяка, мам! Он это был, говорю тебе!
В какой же программе мог промелькнуть забытый комедиант? Вряд ли в новостях, где кадры забастовки перемежаются репортажем об очередной террористической атаке. Вряд ли посреди рекламы горячей линии для суицидников. Столь же маловероятным претендентом видится мне исполнение оратории Берлиоза о Христе. Быть может, какой-нибудь кадр с Табби промелькнул на заднем плане во время концерта группы «Сэконд Каминг» – визг гитар заставляет мою маму поморщиться и хлопнуть отца по плечу, мол, переключай давай. На следующем канале показывают Лорела и Харди.
– Во, оставь их! Под Рождество нужно веселиться, – безапеляционно заявляет она.
В их фильме Табби каким-то образом мог засветиться – но только на заднем плане. Не может быть такого, чтобы лицо Олли вдруг стало его лицом; не может быть, чтобы Стэн вдруг раздулся в талии вдвое. Это все – просто назойливые наваждения, и я отмахиваюсь от них, поднимаясь по лестнице наверх. Ко сну я отхожу раньше всех, сославшись на недосып.
Позже, лежа с Натали в одной узкой постели, я гляжу поверх размытого пятна ее лица, кажущегося больше из-за распущенных волос, на приоткрытую дверь шкафа и вспоминаю заметки Лэйна. Что там говорилось о портале, который может повести куда угодно, о среде, в которой мы все должны «либо научиться плавать, либо покорно пойти ко дну»? Возможно, он имел в виду кино. При этой мысли перед взором возникает его аляповатое усмехающееся лицо, и я плещу в глаза холодной водой, дабы вернуть свое привычное отражение в зеркале ванной. За столом мне удается не заснуть, и могу поклясться, что мать опять произносит:
– Готова поспорить, у тебя никогда не было такого рождественского обеда, как здесь.
Натали и отец, наверное, притворяются, что не заметили этого повторения. Марк и вовсе сидит с мрачным и серьезным видом – надолго ли его хватит? Я боюсь, что в любую секунду его губы искривит шкодливая ухмылочка или он расхохочется. Такие раздумья не способствуют аппетиту – вдобавок, пялясь на себя утром в зеркало, я заметил, что разжирел. Надо было присоединиться ко вчерашней прогулке, потратить сколько-нибудь калорий. Первая же полная ложка каши убеждает меня, что вскоре я буду не в состоянии встать со стула.
– Ну, пора и честь знать, – говорит вдруг Натали. – В смысле, нам очень у вас понравилось, но мы, наверное, будем уже потихоньку собираться.
