Когда началась война с Россией, Меттерних приложил максимум усилий, чтобы держать Австрию в стороне от боевых действий. Шедевром дипломатии стал его союзный договор с Наполеоном. Этот договор защитил Австрию со всех сторон, но… не помешал ей обратиться в противницу Франции, как только союзные войска перешли русскую границу и начали «травить французского зверя в его логове», если воспользоваться военной лексикой позднейших времен. При этом Австрия умудрилась захватить и политическое, и военное руководство в антифранцузской коалиции. В этом была прежде всего заслуга Меттерниха.
Александр и ненавидел его, и восхищался им. Может быть, русского царя и называли русским Диоклетианом,[78]однако именно Меттерниха называли «кучером Европы» за умение всегда и везде навязывать именно свое решение и свою позицию.
А уж хитер он был — ну чисто бес!
Ловкий и гибкий политик, отличавшийся артистическим умением лгать, он всячески старался поддержать свою репутацию человека ленивого и легкомысленного, утомленного делами и ушедшего с головой в светские развлечения. Однако в действительности ни рассеянный образ жизни, ни многочисленные амурные похождения не мешали австрийскому министру упорно и настойчиво проводить свою политику. Меттерних часто прибегал к тактике выжидания. По словам Талейрана, его искусство заключалось в том, что он заставлял других терять время, думая, что выигрывает его. Хорошо знакомый с положением при европейских дворах, Меттерних использовал в своей политике как собственные наблюдения, так и в большей мере донесения многочисленных официальных и тайных агентов. «Во мне вы видите главного министра европейской полиции. Я слежу за всем. Мои связи таковы, что ничто не ускользает от меня», — с гордостью говорил он.
И это была правда. Агентов своих он вербовал где мог и как мог, всеми доступными и недоступными способами. Например, среди любовниц русского императора, которых тот менял как перчатки еще на Венском конгрессе в 1814 году. Так, Александр немало гордился тем, что вдова знаменитого бородинского героя, генерала Багратиона, предпочла его Меттерниху. На самом деле Клеменс Лотер Венцель просто переуступил русскому царю свою верную любовницу, по-дружески попросив ее переспать с государем императором, а потом вернуться в постель австрийского канцлера и принести ему ценную дипломатическую добычу. Ту же роль сыграли графиня Эстергази, герцогиня Саган, сестры София и Юлия Зичи… (Следует упомянуть, что пристрастие Меттерниха к представительницам этой фамилии носило почти маниакальный характер. Похоронив верную Элеонору, а затем свою вторую жену, Антуанетту Лейкам, умершую от родов, Меттерних уже в 1831 году женился на 26-летней графине Мелании Зичи-Феррарис, младшей сестре Юлии и Софии, которая боготворила супруга, разделила с ним падение, изгнание, старость.)
Однако во время Аахенского конгресса в 1818 году до старости, падения и брака с третьей женой Меттерниху было еще далеко.
В это время его до крайности волновали, заботили и злили прожекты русского царя по окончательному закабалению Польши, ибо распространение влияния России в Европе на запад могло угрожать Австрии. Меттерних знал, что поддержки своим антипольским планам Александр искал где угодно, особенно в Англии, с которой у него сейчас были почти идиллические отношения. Меттерниху необходим был человек, который держал бы его в курсе всех дипломатических шагов на острие этой оси: Петербург-Варшава-Лондон. Он начал присматриваться к русским дипломатам, оказавшимся в Аахене, — и вдруг увидел Дарью фон Ливен.
Увидел — и покачал головой: «Ого!..» А потом, чуточку поразмыслив, кивнул: «Ага!..»
Больше всего на свете Меттерних обожал схватку умов. Наполеон — вот кто был для него достойный соперник среди мужчин. Александр — так, запасной игрок. Среди женщин он не находил себе подходящей противницы или равной союзницы. Но эта Доротея — так Дарью Христофоровну звали на немецкий лад — с темно-серыми искрящимися глазами и с ее бесподобно гладкой, волнующе-белой шеей, на которой Клеменсу Лотеру безумно хотелось оставить непристойный след губами, зубами, руками… эта женщина его на какое-то время просто-таки подкосила.
В ту пору мало кто понимал хоть что-нибудь в электричестве, однако единственное сравнение, которое подходит к внезапности вспыхнувшей любви, — электрический разряд. Ну, или удар молнии… Что тоже, строго говоря, электричество!
Милейший лорд Грей, потаскун Байрон, все другие ее знакомые англичане — лорды, графы, герцоги и прочие — сразу показались Доротее уныло-благопристойными, утомительными и неинтересными по сравнению с этим невероятным дамским угодником, лощеным краснобаем и изысканным красавцем. А как он танцевал!.. Именно из-за любви Меттерниха к танцам на Венском конгрессе 1814–1815 годов знаменитой стала реплика старого князя Карла де Линя: «Конгресс вперед не идет, а танцует». Балов там было больше, чем заседаний!
То же повторилось и в Аахене. Путь к сердцу Доротеи Ливен определенно лежал на вальсовый счет «И-раз-два-три!», и в том же ритме проходило их первое с Меттернихом свидание. Доротея и ахнуть не успела, как снова изменила мужу, а также оказалась завербованной Клеменсом Лотером, само звучание имени которого безотчетно заставляло ее сердце биться чаще… Ни с кем на свете, даже с многомудрым лордом Греем, ей не было так интересно разговаривать! Ей казалось, что она поняла суть натуры Меттерниха. Для этого человека, похвалявшегося в одном из писем, что он ведет за собой двадцать миллионов людей, политика была игрой, которой он предавался лишь ради того, чтобы изумлять своих любовниц. Жесткий реалист, почти циник в делах политических, на паркете бальных залов он становился романтиком, а в постели — неутомимым жеребцом…
Увы, Аахенский конгресс завершился слишком быстро. И Доротея с разбитым сердцем и неутоленными желаниями уехала в Лондон, сделавшись двойным агентом: России и Австрии. Отныне вся ее почта, все донесения, все результаты ее l’espionnage, как говорят французы, аn espionage, как говорят англичане, die Spionage, как говорят немцы, отправлялись по двум адресам: графу Нессельроде в Петербург — с дипломатической почтой, и Меттерниху. Причем отправка последних посланий происходила весьма хитрым способом. Донесение скрывалось в четырех конвертах: верхний был адресован секретарю австрийского посольства в Лондоне Нойманну; второй, лежащий внутри, был с тем же адресом и запиской: «Нет нужды объяснять вложенное, мой дорогой друг!» Это был пароль: дескать, отнеситесь к вложенному с особенным вниманием! Третий конверт адресовался какому-то человеку по имени Флорет (под псевдонимом Флорет — «Цветочник» — скрывался сам Меттерних), а внутри находился четвертый, без адреса, содержащий само послание. Причем донесение, так же как и адреса на конвертах, было написано левой рукой, измененным почерком и с грамматическими ошибками (этой хитрости научил свою новую любовницу Клеменс Лотер): как будто кто-то снял копию с шифровки русской посланницы, адресованной своему правительству, но сама она, конечно, к утечке секретной информации не имеет никакого отношения!
