— Вы знаете, Елена Владимировна, — вдруг, неожиданно посерьезнев, проговорил Уфимцев, — должен вам сегодня чистосердечно признаться, что вы уже неоднократно появлялись в моих ночных сновидениях.
— Что вы, Юрий Петрович, говорите? Неужели? — сделав удивленными глаза, воскликнула Ева.
— Да-да, уважаемая Елена Владимировна. Верьте мне. Совершеннейшая правда.
И только он произнес эти слова, как небо осветилось первыми залпами праздничного фейерверка. Уфимцев пристально посмотрел на Еву и заметил, как отсветы разноцветных огней заплясали на ее красивом лице, отчего оно сделалось просто сказочно прекрасным и невообразимо желанным. И тут же мысль о пылком признании в чувствах, о котором его убеждал сегодня во сне Александр Сергеевич Пушкин, уверенно вынырнула из памяти, и он с ней без сомнения согласился: «Да, конечно же, но только чуть позже, не сейчас».
А Ева в это время шутливо говорила:
— Да? О, как интересно! Ну, тогда позвольте полюбопытствовать, и что же я там делаю, и… чем замечательны ваши ночные путешествия?.. Раз уж вы начали об этом говорить. Или это большой секрет?
— Конечно же, безусловно, это было секретом, — чуть улыбнулся Уфимцев, — как говорится, до поры до времени. Но, по-моему, время снять всякую секретность уже подошло.
— Ну, тогда я вся во внимании, Юрий Петрович, — смешливо закусив нижнюю губу, проговорила Ева. — Так хочется об этом узнать поскорее. Не томите же душу и сердце, откройте свою страшную тайну. Вы же знаете, что женщины — существа очень любопытные.
Уфимцев хитро посмотрел на Еву и глубоко вздохнул:
— Хорошо. Но прежде я вам должен открыть еще одну совершенно необъяснимую… с точки зрения здравого смысла… законов физики и других точных наук историю, которая произошла в буквальном смысле слова у меня на глазах. — И Уфимцев рассказал ей про тот самый злополучный день, когда он сидел на бульваре и когда стал свидетелем появления из воздуха бабки с котом. Как он пошел за ними следом, пытаясь получше их рассмотреть, и что произошло потом. А в заключение своего повествования он поведал о том, как уже несколько раз во сне вновь переживал тот самый волнительный момент, когда догонял бабку с надеждой повнимательней рассмотреть и запомнить ее лицо, и как прошлой ночью ему это наконец-то удалось, но вместо лица старухи он неожиданно увидел ее, Еву…
У Евы от изумления расширились ее прекрасные голубые глаза, и она от неожиданности даже переспросила:
— Меня? Вот это на самом деле невероятно! — Но уже через какое-то мгновение она понятливо заулыбалась. — О, теперь-то мне все понятно. И как же долго вам, Юрий Петрович, удавалось скрывать свое истинное лицо! Да у вас, похоже, есть несомненные склонности к литературе. Вы так интересно говорите, так интересно рассказываете, что вас можно прямо заслушаться. Может быть, вам есть смысл поменять работу преподавателя математики на работу преподавателя литературы? У вас так необыкновенно легко складывается сюжет нового художественного произведения. Хоть садись и тут же записывай!
— Уважаемая Елена Владимировна, должен со всей откровенностью вам признаться, — он на минуту сделал паузу и пристально взглянул в ее удивительные глаза, которые замерли в ожидании, — еще в школе во мне все время боролись два предмета и два направления — это литература и математика. И вначале, как вы понимаете, верх одержала математика, а сегодня под напором некоторых жизненных обстоятельств во мне явно побеждает литература. И я, честно говоря, нахожусь в большой растерянности — чему же отдать предпочтение? Цифрам и формулам или безумным и пылким словам? А как вы, коллега, считаете сами?
Ева демонстративно задумалась и сквозь улыбку, которая так и прорывалась через напускную серьезность и строгость, произнесла:
— Ну… не знаю, это такой серьезный вопрос. Надо над ним крепко призадуматься. Ведь свободных штатных единиц преподавателя русского языка и литературы в нашем учебном заведении, кажется, нет. К тому же будет жаль потерять такого опытного коллегу по работе, у кого есть чему поучиться. Да и простят ли, Юрий Петрович, эту измену вам другие собратья по цеху?
Уфимцев глубоко и демонстративно вздохнул и, сложив ладони у груди, с мольбою в голосе проговорил:
— Ну, хоть не навсегда, а хотя бы всего на один вечер вы можете мне это разрешить? Сжальтесь же над погибающим от распирающих его слов и эмоций человеком. Или чувство жалости вам совсем незнакомо? К тому же должен вам признаться, что у меня есть обязательство, скрепленное сегодня ночью нерушимой мужской клятвой, которую нарушить я, увы, не могу.
— Юрий Петрович, да ваша жизнь, оказывается, окутана вся сплошными тайнами и душевными порывами! А вы представлялись в кругу коллег таким строгим, наполовину рафинированным мужчиной. А у вас, оказывается, два противоположных лица! Ну, не мучайте же любознательное женское начало и выкладывайте вашу, теперь уже самую страшную тайну, поскорее!
— Это поразительно, но как же вам не терпится проникнуть в святая святых меня! И учтите, уважаемая Елена Владимировна, что за искренность платят той же самой монетой. Так готовы ли вы к этому?
Она потупила глаза и смущенно произнесла:
— Скорее да, чем нет, Юрий Петрович…
— Ну, так и быть. Я расскажу вам про мой необычный сегодняшний сон. Только, чур, над ним не смеяться.
— Ну, что вы, Юрий Петрович, разве ж можно. Ведь это только сновидения, какими необычными они бы ни казались.
Он рассказал ей подробно про сон. Как к нему на встречу явился сам Александр Сергеевич Пушкин, и как они вместе сочиняли пылкое, признательное стихотворение.
— Юрий Петрович, так вы сочинили это послание своей девушке? А? И есть ли хоть какая-нибудь надежда услышать эти стихи сейчас? — Взгляд Евы стал серьезным и напряженно-вопросительным, а Уфимцев понял, что минуты, которые должны перевернуть всю его жизнь, уже настали, и медлить больше никак нельзя. Промедление здесь уж точно смерти подобно…
Он ничего не ответил, а после небольшой паузы начал читать, и голос его звучал искренне, уверенно и вдохновенно:
О, как сомненье грудь тревожит,
Рождая в пылком сердце боль!
Ничто его прогнать не может,
Позволь же, милая, позволь
С тобой сегодня объясниться.
Безумно труден этот шаг!
Но ты давно мне стала сниться,
И одиночество — мой враг!
Итог, как видно, неизбежный,
Ловлю себя на этом вновь,
Твой чудный взгляд и голос нежный
В душе моей зажгли любовь.
Я весь горю огнем желаний,
И так боюсь услышать «нет»,
Уйми же боль моих страданий
И дай мне, милая, ответ.
Растает день в лучах заката
Или восход разгонит тьму,
