— Марта, это должно было когда-то случиться — рано или поздно. Я слишком долго прятала голову в песок. Не имеет смысла прикидываться, что все еще будет в порядке. Потому что в порядке не будет. Для меня внезапно прошла проверка реального положения вещей. И слава Богу, что это произошло. Потому что и так уже слишком поздно.
— А как же твой муж? Как Тобиас?
— Честно говоря, Марта, наши отношения уже несколько месяцев как зашли в тупик.
— Теперь я и вправду вижу, что ты их потеряла. Если хочешь знать, вы с Тобиасом, видимо, были главной причиной того, что я не встретила своего мистера Правильного Мужчину. Я не могла согласиться на что-то менее… страстное, веселое и заботливое, чем у вас. Не говоря уже обо всех тех невозможных вещах, которые вы с ним вдвоем делали, совершенно не прилагая никаких усилий.
— О, как раз без усилий ничего не было. Я наконец-то получила разрешение открыть свою кулинарную школу, но тут, кажется, все одновременно встало на моем пути: и ребенок, и Тобиас, и пересыхающая земля, и рушащийся дом, и портящиеся фрукты, которые нужно консервировать, и все это поместье, переполненное крысами. Не говоря уже о погоде: ураганоподобные ветры, то засуха, то наводнение, минусовая температура или жара, в которой можно спечься. И целая куча разных эксцентричных персонажей, которые ведут себя совершенно неконтролируемо. И этот беспорядок… Я не могу ничего добиться. Слишком много отвлекающих факторов. Мне просто мешает сама жизнь.
— Знаешь, Анна, — медленно говорит Марта, — у меня замечательная работа. Моя карьера, которая удерживает меня занятой все время. Любой может работать, пока не умрет. Но я хочу жизни.
***
Со смерти своего отца я избегала возвращаться в дом, где выросла. Он остался в точности таким же. Короткая дорожка через сад. Аккуратно покрашенная передняя дверь, латунное дверное кольцо. Стойка для зонтиков и запах восковой мастики в прихожей. Меховые пальто моей матери и шерстяные пальто моего отца, висящие каждое на своих крючках. Гостиная с эркерным окном и удобными креслами, накрытыми той же тканью «либерти», из которой сделаны шторы. Дубовые журнальные столики. Элегантная белая с синим ваза, полная свежих цветов. Гравюры в рамках с изображением лошадей. Все эти вещи знакомы мне так же, как мое собственное лицо. И каждый из этих предметов вызывает какое-то свое воспоминание из детства.
Всего одиннадцать утра, но моя мать встречает меня в дверях в блестящем черном платье, при полном макияже, с жемчужным ожерельем на шее. Волосы аккуратно уложены, мне не верится, что все это ради меня.
— Должно быть, ты проголодалась, дорогая. Присаживайся в гостиной. У нас с тобой будет ранний ленч.
— Я пойду помогу тебе.
Холодильник ее забит совершенно несуразным количеством продуктов.
— Мама, ты не должна была этого делать. Я даже не знаю, сколько я у тебя пробуду.
— Я так хотела, чтобы твой визит прошел успешно, — говорит она с душераздирающей искренностью в голосе. — С точки зрения еды, по крайней мере.
Едим мы на кухне. На обед у нас очень вкусный мамин овощной суп, копченый лосось с черным перцем и ломтиками лимона, свежий черный хлеб и салат.
— Я подумала, что мы могли бы с тобой немного прогуляться, — говорит она.
Мы с ней десять минут идем вверх по улице до продуваемого всеми ветрами угла, откуда открывается вид на раскинувшиеся вокруг поля графства Кент.
— Когда мы вернемся домой, я должна тебе что-то сказать, — говорит моя мама. Так что, разумеется, мы поворачиваем назад.
— Я не хочу никаких споров по этому поводу, — говорит она. — В прошлом ноябре — перед тем, как родилась моя внучка, — я вдруг поняла, что после смерти твоего отца я тратила деньги маниакально. Поэтому я начала экономить и без всякого напряжения копить. Мне нужна была цель, нужна была причина экономить, поэтому, когда родилась Фрейя, я начала откладывать деньги для нее. Теперь я хочу открыть для внучки соответствующий трастовый фонд, и для этого мне нужно разрешение ее родителей.
— Это не обязательно.
Мама набрасывается на меня с ожесточением, необычным для нее.
— Знаешь, она ведь не только твоя, она принадлежит всем нам — Тобиасу, твоему отцу, Марте, даже Кериму с Густавом и той радостной девочке, которая все время слонялась там без дела. И я не хочу, чтобы ты проявляла в отношении нее собственнические настроения.
— Я очень тронута, — говорю я, — но…
— Она тронута! Тронута? Да как ты смеешь быть тронутой! — кричит моя мама. — Мы ведь семья!
***
Дом моего детства остался не настолько неизменившимся, как мне это показалось вначале. Постепенно я начинаю замечать, что, хотя снаружи все выглядит безукоризненно, чуть глубже под поверхностью царит беспорядок. Ножи и вилки свалены в выдвижные ящики на кухне кое-как, шкаф для белья забит до отказа. Я открываю буфет и обнаруживаю, что моя супераккуратная мама хранит там старые газеты.
— Зачем они тебе нужны? — спрашиваю я.
Она обиженно смотрит на меня.
— Просто нужны, вот и все.
В комоде у меня в спальне полно моли, которая медленно ползает по моим детским вещам. И лопает накладки моих шерстяных колготок.
Я вытаскиваю всю эту кипу, стираю то, что еще можно спасти, и укладываю все вещи в герметично закрывающиеся пластиковые пакеты. Каждый новый день я перехожу к следующему шкафу в этом доме.
На дне гардероба в маминой спальне я обнаруживаю портфолио с ее старыми рисунками, еще со школы.
— Мама, они замечательные, — говорю я.
— Это я готовилась поступать в колледж искусств, — говорит она. — Школа Слейд. Знаешь, и меня ведь взяли туда.
— Почему ты мне об этом никогда не рассказывала? Что произошло?
— От меня ожидалось, что я хорошо устроюсь, выйду замуж и заведу детей. Мои родители считали, что для меня гораздо больше подойдет домоводство. Ну и конечно, к тому времени я уже встретила твоего отца.
— Но почему ты никогда не занималась живописью после этого? Просто так, для своего удовольствия, я имею в виду.
— Думаю, это был страх, дорогая. Как только ты что-то наносишь на бумагу, тебя уже можно отнести к какой-то категории. А до тех пор ты можешь быть просто непризнанным гением. Я долгие годы думала, что вот, наступит день, и я продемонстрирую всему миру, какой я великий художник, а потом однажды я стала старой и поняла, что этого никогда не произойдет.
Она аккуратно складывает свои рисунки обратно в портфолио.
— А знаешь, я горжусь тем, что ты сделала карьеру. Я хорошо готовлю, но ты — ты профессионал. В каком-то смысле ты — художник, которым я так никогда и не стала.
Поэтому я сегодня готовлю для нее.
