Он великолепен.
– Ладно, можешь мне не верить, но все это неправда. Я не знала, что нас снимают. – Я пытаюсь поймать его руку. Он яростно вырывает ее, как будто боится испачкаться.
– Ты была помолвлена с Джошем! – он кипит от злости.
– Да.
– Ты была помолвлена и даже не подумала сообщить мне об этом?
Он все еще кричит, и вокруг нас собирается небольшая толпа зевак. Но, кажется, он этого не замечает. Учительница безуспешно пытается увести детей. И правильно: тут у нас идет недетское шоу с недетской лексикой и угрозами насилия.
– Я собиралась сказать, но…
– И ты приняла мое предложение!
– Да. Но я тебя не обманывала. Я хотела тебе сказать… – Черт, даже на мой слух это звучит фальшиво.
– Когда? До или после того, как выйдешь за Джоша?
Он в бешенстве, он источает боль и муку. Его лицо разбивается на триллионы пульсирующих кусочков, и я не могу сложить их в целое. Я вижу только болезненно искривленный рот, раздутую от злости ноздрю или свирепую бровь. И отчаянные глаза.
– Я не хотела выходить замуж за Джоша после того, как снова встретила тебя. И я не имела отношения к этому шоу. – Я стараюсь говорить убедительно и спокойно. Это очень тяжело. – Я люблю тебя. Только тебя. Я тебя люблю и все время любила, еще с Уитби.
Как легко было сказать эти важные слова.
– Тогда почему ты обручилась с Джошем? – спрашивает Даррен, глядя в пол. Его гнев мгновенно потух и превратился в печаль. Блин, это еще хуже. Глубокий вдох. Это мой последний шанс. Как же велика моя ставка.
Я тщательно подбираю слова.
– Я боялась, что для меня все закончится так же, как для моей мамы. Или по крайней мере так, как себе это представляла. Влюбляться – слишком рискованно. Я знала, что с Джошем мне ничто не грозит. Он любил меня больше, чем я могла любить его, и он не мог сделать мне больно.
– А ты не подумала о том, что это непорядочно по отношению к нему?
– Нет, – выдыхаю я. Выбора нет, сейчас требуется правда и ничего, кроме правды. Как бы эта правда ни была неприглядна. И пусть я буду выглядеть дрянью.
– Боже мой, Кэс, ты хоть поняла, что сейчас сказала? – Даррен неожиданно поднимает глаза, его взгляд как удар. – Джош один из немногих, кого ты вроде бы действительно любила. Меня радовала ваша дружба, и я считал, что это верное доказательство твоей способности любить, а то, что ты от меня скрывалась, было попыткой самообмана. Но ты говоришь, что даже не думала о нем; Он был пешкой в твоей игре.
– Он этого сам хотел.
– Чего «этого»? Иметь жену, которая его не любит?
– Все было не так. Просто тогда я еще не знала, что такое любовь.
– Я слышал твои слова, Кэс. Я смотрел передачу. Ты сказала, что секс со мной – я цитирую – это «дерзко, смело, непристойно и более чем забавно». И я не слышал, чтобы ты говорила, что любишь меня. А почему? – Он не дает мне ответить и снова впадает в ярость. – А потому что не любишь. Сейчас ты пытаешься помириться, потому что Джош тебя бросил, студия тебя предала, тебя все ненавидят. Я для тебя просто последний шанс.
– Неправда.
– Сколько еще раз ты будешь меня бросать, Кэс, – сколько понадобится тебе самой? Сначала я «слишком серьезный и домашний». Потом ты морочишь мне голову. Потом исчезаешь. Ты не отвечаешь на мои звонки и грозишь, что вызовешь полицию. Потом возвращаешься и снова лезешь мне в душу. Мы уже помолвлены, и вдруг выясняется, что все это для кайфа и на потеху публике.
Неужели он и вправду так считает?
– Ты ведешь себя как ненормальная. Откуда я знаю, может, все это новый рекламный трюк? Как я могу тебе верить?
– Можешь, Даррен. Есть еще люди, которые верят мне, и ты один из них.
Я разглядываю маленькую ямку у него на подбородке, темные глаза. Он жестикулирует, и я замечаю, какие изящные у него руки. Я жадно гляжу на него. Ведь, может, я его больше никогда не увижу. Если он уйдет, моя жизнь погрузится во тьму.
И вдруг вижу, что обступившие нас школьники чуть не умирают от смеха.
– Может, отойдем куда-нибудь? – шепчу я сквозь стиснутые зубы.
– Какой смысл, Кэс? Наши отношения всем известны. Пош и Бекхэм и то не так знамениты, как мы с тобой.
Кажется, меня проверяют, вот только не понимаю, зачем. И конечно же, я совсем не готова к этому экзамену. Я стараюсь быть искренней. За моей спиной гремит искусственное землетрясение, каждые пятнадцать секунд этот мир содрогается и разбивается вдребезги. Интересно, Даррен тоже видит этот подтекст?
– Я струсила, Даррен. Я так сильно полюбила тебя, что просто растерялась. Ведь твоя профессия – экология, и ты умеешь воссоздавать целое по его частям. Так давай, Даррен, думай. Подумай, откуда это во мне. Я никогда не видела в любви ничего хорошего. Мой отец мало любил нас с мамой и не захотел с нами остаться. Он бросил ее, оставил нас одних. И дело не в том, что нам не хватало денег, когда он ушел. Самое страшное – мама перестала верить в любовь или просто боялась ее проявлять. Она стала очень осторожной и недоверчивой. Меня не научили любви. Меня научили недоверию.
– А может, равнодушию? – но я тороплюсь, я пропускаю его слова мимо ушей.
– Я не извиниться хочу, а объяснить. Я с детства думала, что любовь и секс несовместимы. А потом все мои любовники вроде бы тоже подтверждали эту теорию. Все они были готовы меня бросить или использовать для того, чтобы бросить другую. Я не хотела быть жертвой и не могла позволить себе любить. Я даже не предполагала, что способна на это.
У меня на душе свинцовая тяжесть, но Даррен, окруженный четвероклассниками из Франции, наконец-то меня слушает. Что дальше? Как я могу ему рассказать, что моя любовь к нему оказалась худшим – и все же лучшим из всего, что могло случиться, и что с самой юности я все понимала не так? Я считала, что нужно быть похожей на Барби и иметь талию сорок пять сантиметров, ноги метр длиной и голову размером с небольшой мячик, И что спагетти колечками самое изысканное блюдо на свете, а Донни Осмонд сексуален.
Лучше быть счастливой от любви.
Тут я заметила, что ворот моей майки промок. Я дотронулась до лица и поняла, что плачу. Так сильно плачу, что даже майку промочила.
– Прости, что мне понадобилось столько времени, чтобы понять все это, но теперь я вижу, что способна любить. И я тебя не подставляла. Знаю, как ты относишься к этой программе. Ужасно, но теперь я убедилась, что ты был прав. Ты должен мне верить, Даррен. – Не знаю, есть ли смысл говорить ему, что я ушла с «ТВ-6». Наверное, не стоит. Он скорее поверит газетам и подумает, что меня уволили.
Мое лицо горит. А сердце болит, болит по-настоящему. Какая мука. Интересно, о чем он думает. Да, он попытается меня понять, но сможет ли? А если сможет, что дальше?
