Морин ответила, что была у врача в Леоне. Он определил растяжение связок, рекомендовал покой и дал какую-то мазь, которая немного помогла. Морин дала ноге четыре дня отдыха, но та все равно болела.
- Тут и четырех месяцев не хватит, - заявил я. - Мне кое-что известно о подобных патологиях. Она не пройдет, пока ты не закончишь паломничество.
- Я не собираюсь бросать все теперь, когда столько пройдено, - ответила Морин.
Я достаточно хорошо знал ее, чтобы не тратить время на уговоры все бросить и вернуться домой. Вместо этого я предложил план, как ей с честью и при этом с максимальным комфортом добраться до Сантьяго. Каждый день я буду отвозить ее багаж к условленному месту, заранее сняв для нас номера с завтраком в какой-нибудь скромной гостинице. Против такого ночлега у Морин принципиальных возражений не было. Она изредка сама баловала себя таким образом, тем более что по мере приближения к Сантьяго народу в refugios все прибывало и, по ее словам, останавливаться там делалось все неприятнее. Но денег у нее было мало, а звонить Беде и просить прислать еще она не хотела. Она согласилась, чтобы за наши номера платил я, но при условии, что по возвращении в Англию она мне все вернет, и скрупулезно записывала все наши расходы.
Мы продвигались к Сантьяго очень небольшими переходами. Даже налегке Морин могла осилить без напряжения не больше десяти-двенадцати километров в день, и на преодоление даже этого скромного расстояния у нее уходило до четырех часов. Обычно, зарегистрировавшись в гостинице, я возвращался по Camino назад, на восток, навстречу Морин, и мы вместе выходили на финишную прямую. Я с удовольствием отметил, что колено хорошо переносило эту нагрузку, даже в горку, даже на неровной дороге. Более того, я осознал, что у меня не было ни одного приступа боли с тех пор, как я приехал в Сен-Жан-Пье-де-Пор.
- Это все святой Иаков, - сказала Морин, когда я поделился с ней своими наблюдениями. - Известный феномен. Он помогает тебе. Я бы никогда столько без него не прошла. Помню, когда я поднималась на перевал в Пиренеях, промокнув до нитки и совершенно выдохнувшись, мне казалось, что я больше не в силах сделать ни шагу, вот сейчас скачусь в канаву и умру, и вдруг какая-то сила, словно рукой, подтолкнула меня в поясницу, и не успела я опомниться, как оказалась наверху.
Я не знал, как воспринимать ее слова. На мой вопрос, верит ли она, что св. Иаков действительно похоронен в Сантьяго, она пожала плечами и сказала:
- Не знаю. Так или иначе, мы никогда не узнаем наверняка.
- А тебя не волнует, что из-за какой-то опечатки миллионы людей веками приходили сюда? - спросил я Морин, немного рисуясь сведениями, почерпнутыми в одном из путеводителей: по-видимому, изначальная связь св. Иакова с Испанией возникла из-за переписчика, который по ошибке написал, что этот апостол проповедовал в Испании, а не в Иерусалиме.
- Нет, - ответила Морин. - Мне кажется, что он где-то рядом. Если столько людей приходят в Сантьяго, чтобы почтить его, он вряд ли может быть где-то в другом месте, правда?
Но когда она говорила это, я заметил у нее некий огонек в глазах, словно это был личный выпад или поддразнивание, имевшее целью шокировать скептиков-протестантов вроде меня.
Однако в ее решении совершить паломничество не было ничего двусмысленного. Я помнил, как Беда сказал: «Это нелепо, полный абсурд», но для меня это слово несло в себе кьеркегоровский смысл, которого Беда в него не вкладывал. В средневековом городе Виллафранке есть церковь, посвященная св. Иакову, с порталом под названием Puerta del Perdфn - Порог Прощения, и, согласно традиции, если больной паломник хотя бы доходил до этой двери, он мог вернуться домой со всем почетом и благословениями, как человек, полностью совершивший паломничество. Я указал Морин на эту лазейку, когда мы прибыли в Виллафранку, и стал убеждать воспользоваться ею. Сначала она смеялась, а потом здорово рассердилась, когда я стал настаивать. После этого я больше никогда не пытался отговорить ее дойти до Сантьяго.
Думаю, я был бы разочарован, наверное, не меньше Морин, если бы она не достигла цели. Паломничество, даже в такой искаженной, моторизованной форме, начало очаровывать и меня. Я ощутил, пусть не до конца, то, что Морин переживала более глубоко и сильно во время своего длительного перехода из Ле-Пюи.
- Ты словно выпадаешь из времени. Не обращаешь внимания на новости. Картинки на экранах телевизоров в барах и кафе - политики, взрывчатка в машинах, велогонки - задерживают твой взгляд не более чем на несколько секунд. Важно только самое простое: поесть, попить, залечить мозоли, добраться до следующего пункта назначения, пока не стало слишком жарко, или слишком холодно, или сыро. Выживание. Поначалу думаешь, что сойдешь с ума от одиночества и усталости, но через какое-то время начинаешь противиться присутствию других людей, хочешь идти самостоятельно, остаться один на один со своими мыслями и болью в ногах.
- Значит, ты жалеешь о моем присутствии? - спросил я.
- Нет, что ты, я держалась уже из последних сил, когда ты появился, Пузан. Без тебя я бы никогда столько не прошла.
Я нахмурился, как Райан Гиггс, когда он забивает гол с идеальной подачи. Но Морин стерла морщины с моего лба, добавив:
- Это было как чудо. Опять святой Иаков.
Со временем она заговорила о смерти Дэмьена и о том, как это привело ее к мысли о паломничестве.
- Это ужасно, когда дети умирают раньше родителей. Это неестественно. Ты постоянно думаешь, как много он никогда не испытает - не женится, не обзаведется детьми, не станет дедом. К счастью, у Дэмьена, по-моему, была любовь. Это утешает. У него в Африке была подруга, она работала в той же самой организации. Очень симпатичная на фотографии. После его смерти она написала нам чудесное письмо. Надеюсь, что секс у них был. Думаю, они наверняка этим занимались, а?
Я сказал, что да, без сомнения.
- Когда он учился в Кембридже, то как-то раз привез домой девушку, не эту, другую, и спросил, можно ли им спать вместе в его комнате. Я сказала - нет, только не в моем доме. Но я бы разрешила, если бы знала, какой короткой окажется его жизнь.
Я сказал, что она не должна винить себя за поступок, который в тот момент был совершенно разумным.
- О, я не виню себя, - ответила Морин. - Беда винит себя, хоть и не признается. Он считает, что ему нужно было проявить больше настойчивости и убедить Дэмьена отказаться от работы для бездомных. Знаешь, после окончания Кембриджа он пошел волонтером в службу помощи другим странам. Потом собирался вернуться и получить доктора философии. Но решил остаться в Африке. Он любил тамошний народ. Любил свою работу. Он прожил полную жизнь, насыщенную, хоть и короткую. И сделал много добра. После его смерти я не устаю себе об этом напоминать. А вот Беде это не помогает. Он впал в жуткую депрессию. Вышел на пенсию и целый день слоняется по дому с пустыми глазами. Я не могла этого вынести. И решила куда-нибудь съездить одна. Об этом паломничестве я прочитала статью в журнале, и мне показалось, это именно то, что нужно. Трудное и простое, то, что займет тебя полностью - тело и душу - на два или три месяца. Я прочла книгу об истории этого паломничества и была просто поражена. По этой дороге прошли в буквальном смысле миллионы пилигримов, передвигаясь исключительно пешком или верхом на лошади. Должно быть, паломничество в Сантьяго дарило им какие-то потрясающие ощущения, сказала я себе, иначе все новые и новые люди не шли бы туда. В братстве святого Иакова я раздобыла путеводитель по маршруту, а рюкзак, спальный мешок и все остальное купила в спортивном магазине на Хай-стрит в Уимблдоне. Разумеется, мои близкие решили, что я сошла с ума, и пытались меня отговорить. Кто-то подумал, что я делаю это на деньги спонсоров для сбора средств на благотворительные цели. Но я ответила - нет, всю свою жизнь я делала что-то для других, а это - для меня. Я была сестрой, я - самаритянка, я…
