- Только до следующей деревни, - предложил я. - Там мы выпьем чего-нибудь холодного.
Солнце припекало мою лысую макушку, и я чувствовал, как под рубашкой текут по телу ручейки пота. Я добавил, чтобы уговорить ее:
- Машина с кондиционером.
Морин засмеялась, наморщив свой обгоревший нос точно так, как мне помнилось.
- То, что надо, - отозвалась она. - Я наверняка воняю до небес.
Когда мы бесшумно полетели по автостраде на скорости электропоезда, Морин вздохнула и с наслаждением вытянулась на переднем сиденье.
- Да, как тут у тебя шикарно, - заметила она, оглядывая интерьер салона. - Что это за марка?
Я ответил.
- У нас «вольво», - сказала она. - Беда говорит, что они самые безопасные.
- Безопасность еще не все, - отозвался я.
- Да, не все, - хихикнув, согласилась она.
- Знаешь, сбылась моя мечта, - сказал я. - Несколько месяцев я представлял, как прокачу тебя в этом автомобиле.
- Правда? - Она смущенно, озадаченно улыбнулась. Я не стал уточнять, что в своих фантазиях я представлял ее подростком.
Совсем скоро нам попался бар, где несколько столиков было вынесено на улицу, в тень старого дуба, подальше от бормотания телевизора и шипения кофеварки. За пивом и citron pressй мы завели наш первый разговор, потом их будет много, разговоров, постепенно заполняющих информационный пробел в тридцать пять лет. Первым делом Морин совершенно естественно захотела узнать, зачем я ее искал. Я в сжатом виде изложил ей то, что уже написал на этих страницах: что моя жизнь стала рушиться, в личном и профессиональном плане, что мне как-то вдруг вспомнились наши отношения и то, как гадко я обошелся с ней в конце, и мною завладело желание снова ее увидеть.
- Чтобы получить отпущение грехов, - заключил я.
Морин покраснела под загаром.
- Боже милостивый, Лоренс, тебе не нужно об этом просить. Это было почти сорок лет назад. Мы были еще совсем дети.
- Но в то время тебе, должно быть, было больно.
- О да, конечно. Я очень долго засыпала в слезах…
- Ну вот, видишь.
- Но у молодых девушек всегда так. Ты был первым парнем, по которому я плакала, но не последним. - Она рассмеялась. - Ты, кажется, удивлен.
- Ты хочешь сказать, по Беде? - спросил я.
- Ой нет, не по Беде. - Она скорчила забавную гримаску. - Ты можешь представить кого-нибудь, плачущего из-за Беды? Нет, до него были другие. Жутко красивый ординатор, в которого я была безнадежно влюблена, как и все другие сестры-студентки в больнице. Сомневаюсь, что он даже знал мое имя. А после окончания учебы у меня был роман с врачом-стажером.
- Ты хочешь сказать… в буквальном смысле этого слова? - Я уставился на нее, не веря своим ушам.
- Я спала с ним, если ты это имеешь в виду. Не знаю, почему я рассказываю тебе все эти интимные подробности, но почему-то чем старше становишься, тем меньше тебя заботит мнение о тебе других, ты не находишь? И с твоим телом то же самое. В больнице больше всех смущаются, когда их обтирают, подкладывают судно и тому подобное молодые пациенты. Старым на это наплевать.
- А как же твоя религия? Во время этого романа.
- О, я знала, что совершаю смертный грех. Но все равно так поступала, потому что любила его. Понимаешь, я думала, что он на мне женится. Он так говорил. Но потом передумал или, возможно, лгал. Поэтому, чтобы пережить это, я вышла за Беду.
- А ты сначала переспала с ним?
Вопрос, сформулированный таким образом, прозвучал грубо, но любопытство пересилило вежливость. Морин покатилась со смеху.
- Господи, нет! Беда от одной подобной мысли пришел бы в ужас.
Несколько минут я молча обдумывал эти поразительные откровения.
- Значит, все это время ты не таила на меня обиды? - спросил я через какое-то время.
- Конечно нет! Честно говоря, я не вспоминала о тебе… даже не помню сколько лет.
Думаю, она хотела утешить меня, но, должен сознаться, мне стало обидно.
- Значит, ты не знаешь о моей карьере? - спросил я.
- Нет, а должна была? Ты безумно знаменит?
- Ну, не совсем знаменит. Но имею некоторый успех как телесценарист. Ты когда-нибудь видела «Соседей»?
- Это комедийная программа… из тех, где все время слышен смех, но зрителей не видно?
- Да, это ситком.
- Увы, мы стараемся их не смотреть. Но теперь, когда я знаю, что ты для него пишешь…
- Я пишу его один от начала до конца. Сама идея тоже моя. Я известен как Пузан Пассмор, - сказал я, отчаянно желая высечь хоть искорку узнавания.
- Правда? - Морин засмеялась, наморщив нос. - Пузан!
- А мне бы хотелось, чтобы ты называла меня Лоренс, - сказал я, сожалея о своей откровенности. - Это напоминает мне о прежних днях.
Но с того момента она стала называть меня Пузаном. Это прозвище, похоже, ей понравилось, и она не смогла забыть его.
- Я хочу сказать «Лоренс», но вместо этого у меня вылетает «Пузан», - признавалась она.
В тот день, когда мы встретились, Морин надеялась дойти до Асторги. Она не позволила везти ее от кафе, но, поскольку у нее болела нога, согласилась, чтобы я вез ее рюкзак. Она собиралась заночевать в местном refugio, без прикрас описанном в паломническом путеводителе как «необорудованный спортивный зал». «Это значит, что душа нет», - скорчила гримаску Морин. Я сказал, что буду горько разочарован, если в такой знаменательный день она не примет от меня приглашения на ужин в гостинице, заодно можно будет принять душ в моем номере. Предложение было воспринято очень благожелательно, и мы договорились встретиться на крыльце собора. Я поехал в Асторгу и поселился в гостинице, сняв номер и для Морин в надежде убедить ее переночевать там. (Так и вышло.) Поджидая Морин, я вел себя в Асторге как подобает туристу. Собор был готическим внутри и барочным снаружи (к этому времени я уже почти без труда различал стили), а дворец архиепископа походил на сказочный замок, построенный Гауди, который придумал в Барселоне ту диковинную церковь размером с целый собор и с башнями, как огромные мочалки из люфы, - она так и осталась незаконченной. Асторга тоже могла похвалиться множеством реликвий, включая щепку Честного Креста и лоскуток знамени, побывавшего в мифической битве при Клавихо.
Морин появилась у собора часа через три после нашего расставания и сказала с улыбкой, что без этой тяжести за плечами переход показался ей воскресной прогулкой. Я попросил показать ногу, и то, что я увидел под грязной повязкой, мне очень не понравилось. Икра в синяках и испачкана, а голеностопный сустав распух.
- По-моему, тебе следует показаться врачу, - сказал я.
