А Руди ее не узнал. Ничего удивительного, думает Мария Аделаида, я бы сама себя не узнала после такого перерыва.
Сам Руди изменился несильно, разве что слегка полысел, стал чуть шире в плечах, обзавелся небольшим, но круглым и тугим, как арбуз, животиком и, кажется, вставил себе новые зубы.
Его картины Марии Аделаиде скорее понравились, особенно идущий от них мягкий желтый свет. Руди всегда испытывал слабость к желтому. У вас прекрасные работы, сказала Мария Аделаида, крепко пожимая Руди руку. Спасибо, откликнулся Руди, улыбаясь ослепительно белыми зубами, большое спасибо, я был очень рад видеть вас на выставке, сеньора?.. Де Соуза, ответила Мария Аделаида. Мария де Соуза.
* * *
Ночью звонит Ана. Мама, говорит она, ты знаешь, у меня тут как-то… такое, знаешь… ты не могла бы? Немного? Сколько? – спрашивает Мария Аделаида. Она уже привыкла к тому, что все разговоры с Аной проходят именно так. Тысячу, так же коротко отвечает Ана. Хорошо, говорит Мария Аделаида, завтра с утра. Спасибо, говорит Ана. Погоди, просит Мария Аделаида. И неожиданно для себя начинает рассказывать Ане про идиотские записки, про выставку Руди, про то, что у Руди новые зубы и что он ее не узнал, и опять про записки. Ана слушает молча, и Марии Аделаиде кажется, что она говорит в пустоту. Ана, спрашивает она, ты здесь? Мам, отвечает Ана, мне тебя ужасно-ужасно жалко, папаша с его зубами и картинами, записки эти идиотские и все такое. Но от меня ты чего сейчас ждешь? Мария Аделаида слышит собственные интонации и кладет трубку. Завтра она положит Ане на счет пять тысяч евро, пусть девочке будет приятно.
* * *
Через день Марии Аделаиде начинает казаться, ее просто решили свести с ума. Надпись «Жакаре любит Делию» преследует ее, куда бы она ни пошла: на стене гаража, на бумажке, приклеенной к ветровому стеклу автомобиля, на зеркале в туалете, на салфетке в ресторане, в спаме, сыплющемся в личную почту, – везде Жакаре неутомимо любит Делию.
Мария Аделаида просто вне себя, она поочередно вызывает уборщиков, охранников, официантов, программистов, ей приносят извинения, спешно заводят новый ящик, моют зеркало и машину, закрашивают стену гаража, но надпись появляется снова и снова, а к вечеру прямо напротив офиса двое рабочих в синих комбинезонах споро устанавливают огромный плакат, на котором все теми же неровными буквами написано: «Жакаре любит Делию». Мария Аделаида велит Лурдеш связаться с рекламным агентством, но никто нигде ничего не знает и объяснить не может. Обессиленная Мария Аделаида отменяет важные переговоры, едет домой, принимает снотворное и ложится спать в пять часов вечера. Всю ночь ей снится кто-то смуглый и гибкий, пахнущий пряностями и сладковатым неевропейским потом. У него голова аллигатора и щитки на широких плечах, и он занимается с ней любовью на столе ее кабинета. Мария Аделаида просыпается от мощного оргазма и несколько секунд не понимает, где она и что с ней. Потом она встает и, пошатываясь, бредет на кухню выпить воды. На холодильнике наклеена желтенькая бумажка. На ней написано: «Жакаре любит Делию».
А утром все прекращается. Нет записок на зеркале, нет на холодильнике, нет в почтовом ящике, нет в машине. Гараж сияет желтенькими свежеокрашенными стенами, новая электронная почта пуста. Исчез даже плакат, накануне доведший Марию Аделаиду до бешенства.
Ну и слава богу, думает Мария Аделаида, наконец-то. Но вместо облегчения она чувствует растущее беспокойство. Мария Аделаида пытается работать, но ей не работается, и она снова отменяет все те же переговоры, но домой не едет, а просто сидит у себя в кабинете за столом.
К концу дня беспокойство становится невыносимым, это почти паника. Марии Аделаиде кажется, что у нее болит сердце и ей трудно дышать. С огромным трудом она поднимается с кресла и медленно идет в туалет. Там вначале долго умывается холодной водой, вытирается маленьким полотенцем, внимательно смотрит на свое отражение в зеркале, опять умывается. Потом достает из кармана красный фломастер – зачем у меня в кармане фломастер, вяло удивляется она – и решительно пишет на стекле: «Делия любит Жакаре».
Те
Герой – допустим, его зовут Витор Паулу Мендеш – чувствует, будто кто-то вставил ему в голову насос и накачивает голову изнутри, как велосипедное колесо. Еще не больно, но голова пухнет прямо на глазах, и кожа уже натянулась и даже начинает потрескивать, особенно на лбу и на висках. Так всегда бывает перед появлением Тех
нет никаких Тех
нет никаких Тех
так всегда бывает, когда начинается приступ.
Герой вытаскивает из комода длинное полотенце, мочит его под краном холодной водой и обматывает голову. В полотенце он становится похож на раненого летчика,
почему летчика
почему летчика
почему почему летчикапочему
но старается не думать об этом. Когда начинается приступ, думать не надо. Когда начинается приступ, надо обмотать голову мокрым полотенцем, опустить шторы и лечь на диван. И не забыть закрыть дверь. Никогда не забывай закрывать дверь, говорила мама, если закроешь дверь, Те за тобой не придут,
нет никаких Тех
приступ закончится быстрее. Может быть, даже голова не будет болеть так сильно. У мамы очень сильно болела голова. Ничего-ничего, я сейчас полежу тут с полотенцем, и все пройдет, говорила мама и виновато улыбалась, когда герой заглядывал к ней в комнату. С мокрым полотенцем на голове она была похожа на раненого летчика с картинки из учебника.
Ты же умный мальчик, ты понимаешь, что это была не мама, а ее болезнь
Ну какой из меня летчик, говорила мама, держась за голову, будь я летчик, я бы давно уже улетела. От меня бы улетела, спрашивал герой. Что ты, конечно, не от тебя, говорила мама и прижимала героя к себе. От нее пахло мокрым полотенцем. Не от тебя, а от Тех. Если я улечу, они меня не достанут.
Нет никаких Тех
нет никаких Тех
Нет никаких Тех, говорил герой. Конечно нет, соглашалась мама и сжимала голову руками. Конечно нет, это я просто пошутила.
Те достали маму, когда герой был в школе. Герой вернулся после уроков с новым полотенцем, которое он вышивал весь год на уроке домоводства. Герой вышил на полотенце себя, как он убивает Тех. Тех он вышил зеленым и черным, а себя – красным и желтым. Он рубил Тех желтым топором,
не думать про топор
не думать про топор
и из них текла черная кровь. Учительница сказала, что герой молодец, но она хотела бы поговорить с его родителями. С мамой, уточнил герой. С мамой, согласилась учительница. Хорошо, сказал герой, я ей передам. Он хотел скорее прийти домой, намочить полотенце и отнести его, мокрое, маме в комнату. Или вначале отнести и показать сухое, сухое красивее, а потом намочить. Только мама оказалась не в комнате. Мама ждала его на кухне, а в руках у нее был…
