не думать про топор
ты же понимаешь, что это была не мама, а ее болезнь
ты же понимаешь
ты умный мальчик, ты понимаешь
Герой ворочается на диване. Голова так распухла, что не умещается на подушке. Принять, что ли, таблетку, вяло думает герой, но с дивана не встает. Он не любит принимать таблетки, от таблеток он делается сонный и вялый, а ему нельзя быть сонным, ему надо быть начеку, на случай, если появятся Те
нет никаких Тех
ты же умный мальчик
нет никаких Тех
если вдруг позвонят с работы. Сейчас позвонят с работы, думает герой, и с работы немедленно звонят. Ты где ходишь, Мендеш? – спрашивает Сержиу, он сейчас за старшего, пока сеньор Зе в отпуске. Герой его не очень любит, Сержиу слишком много о себе понимает, к тому же у него неприятная манера всех звать по фамилиям, героя это почему-то раздражает. Ты же обещал заменить сегодня Оливейру после обеда, он отгул взял, говорит Сержиу, давай приезжай, ты что, спишь, что ли?
Герой медленно встает с дивана, осторожно придерживая свою распухшую голову. Странное дело, на ощупь она вовсе не такая огромная, как кажется изнутри, ну, может быть, совсем чуть-чуть больше обычного. Герой сует почти высохшее полотенце в стиральную машинку и надевает синюю бейсбольную кепку. У кепки регулируется размер, поэтому ее можно носить даже в приступ.
В свои дни герой водит по автостраде большой двухэтажный автобус. Но сегодня он заменяет Оливейру и поедет по старой дороге, через горы. Автобус у Оливейры тоже старый, длинный и похож на гусеницу. Герою не нравится автобус Оливейры, и он не любит ездить через горы и останавливаться в странных пустых местах. Там его могут поджидать Те
нет никаких Тех
ты же умный мальчик
это была болезнь
там могут поджидать грабители или наркоманы. Сеньор Зе рассказывал, как его однажды ночью ограбили на старой дороге. Забрали все деньги и еще зеркало разбили.
Герой проверяет билеты и из-под козырька бейсбольной кепки внимательно разглядывает пассажиров. Пожилая грузная негритянка в широком платье и цветастом тюрбане на голове. Четыре цыганки в одинаковых черных платках, у одной на руках толстый младенец. Двое молодых мужчин в костюмах и галстуках, с блестящими от геля волосами. Юнец в темных очках, в ушах наушники. Группка подростков, мальчики что-то говорят, девочки громко смеются. Так громко, что голова у героя опять начинает пухнуть. Он сжимает голову руками, как когда-то сжимала мама. Одна из девочек толкает другую локтем, и они замолкают и протягивают герою свои билеты. Герой, не глядя, отрывает у билетов уголки.
Герой ведет автобус по старой дороге. Он чувствует, что в спину ему смотрят Те. Нет никаких Тех, пытается думать герой, но не верит себе. Он знает, что Те наконец его достали, как когда-то они достали маму. Он знает это так же, как то, что его зовут Витор Паулу Мендеш.
Герой останавливает автобус и шарит под сиденьем. Если бы это был его новенький двухэтажный автобус, под сиденьем был бы топор. Но это автобус Оливейры, старый и длинный, похожий на гусеницу, и под сиденьем он нащупывает только гаечный ключ. Герою все равно. Он сжимает ключ в кулаке и поворачивается к салону. Девочки начинают визжать.
Полчаса спустя пожилая негритянка стоит на обочине и смотрит на подъезжающие и отъезжающие машины «скорой помощи».
– Какой ужас, – говорит она, обращаясь к юнцу в темных очках. – Просто кошмар.
Юнец задумчиво кивает.
– Вы уверены, что не хотите поехать в больницу? – спрашивает, подходя к ним, молоденькая врач. Она очень бледная, но старается держаться уверенно и деловито.
– Нет, спасибо, милая, – негритянка качает цветастым тюрбаном. – Я в полном порядке. Он на меня даже внимания не обратил. И на молодого человека, кажется, тоже. Начал с детей. – Негритянка кривится, как будто сейчас заплачет, и действительно плачет, крупные слезы текут по коричневым щекам.
Врач несколько секунд неловко топчется рядом с ней, потом вздыхает, гладит негритянку по руке и быстро отходит.
Негритянка утирает слезы большим платком, затем долго в него сморкается.
– Я выиграла, – наконец говорит она юнцу, – плати.
Юнец снимает очки и растягивает губы в улыбке. Где-то опять начинает визжать девочка.
Из истории города Лиссабона: Одиссей у феаков
– Когда этот мужик…
– Одиссей.
– Когда Одиссей приплыл к чувакам…
– К феакам.
– Когда Одиссей приплыл к феакам, ихняя принцесса…
– Навсикая.
– Ихняя принцесса Навсикая легла спать. И увидела во сне эту… с совой…
– Богиню Афину.
– А богиня Афина ей сказала: «Чувиха…»
– Навсикая.
– Сказала ей: «Навсикая, ты должна постирать трусы, они у тебя все грязные и воняют…»
– Стала упрекать Навсикаю богиня за то, что не заботится она об одеждах.
– Упрекала, упрекала, а утром чувиха…
– Навсикая.
– А утром Навсикая встала злая, потому что до фига грязной одежды было, взяла баб…
– Рабынь.
– Рабынь взяла и погнала их стирать на берег, где там в кустах спал этот мужик…
– Одиссей.
– Одиссей спал, а эти начали орать, и он проснулся и как выскочит! Грязный, как бомж, и еще голый. А бабы…
– Рабыни.
– А рабыни испугались и разбежались, осталась только одна эта чувиха…
– Навсикая.
– Навсикая не убежала, потому что этот мужик…
– Одиссей.
– Потому что Одиссей ей понравился. И она даже притащила его к своему отцу во дворец. А отец дал ему корабль и до фига матросов, и они отвезли его домой.
– А где основание Лиссабона?
– А… ну… эти чуваки…
– Феаки.
– Они уже жили в Лиссабоне, только не знали, что он так называется.
Послесловие
Лейка – маленькая, кругленькая, невероятно красивая, с огромными круглыми глазищами, стриженая (то очень коротко, а то и вовсе налысо), умная, как черт, выпендрежная, как тысяча чертей, вежливая, как настоящая леди, храбрая, как старый пират, и ужасно вредная. Я очень ее люблю. Когда я думаю про Лейку, у меня в горле становится тепло и нежно, как будто глоток горячих сливок во время ангины дали выпить, – это, я точно знаю, и есть любовь.
Когда любишь человека, сказать о его текстах что-то дельное так же трудно, как умолчать обо всем остальном. Поэтому я не знаю, как быть с этим дурацким послесловием, которое вроде бы уже стало традицией, и если я его не напишу, выход книжки, чего доброго, опять отложат, а сколько уже можно откладывать.
