– Тогда оставьте его данные моему помощнику, пропуск на него будет выписан постоянный. Он должен передавать информацию в мою приемную. Со всеми положенными атрибутами секретности.
– Знаю. Тут мы не разучились.
– А когда вы мне понадобитесь, я передам через курьера. Полагаю, он допущен к особо секретной информации?
– Несомненно, – соврал Легат. – Он же был здесь со мной все время. Я сновал туда-сюда, а он был здесь. Можете не опасаться.
– Я не опасаюсь ничего, кроме болезни, которая может вышибить из седла.
– Есть основания опасаться?
– Пока, к счастью, нет. Это я так, вообще… Да, передавайте привет и наилучшие пожелания вашему Полковнику. Я-то поначалу с осторожностью к его визиту отнесся, даже пожалел, что на вашу просьбу согласился. Ан, неправым оказался! Очень толковый человек. Нестандартно думает, умеет спорить, обаятелен… Хотя и суховат, суховат… Но это уж Контора, она всех умеет строить в шеренгу по пять… Однако рад буду встретиться вновь. Приглашайте, приводите.
– А это плохо – в шеренгу по пять?
– Это не плохо и не хорошо. Это данность. Школа. Хорошая школа, несмотря ни на что. Я вот тоже прохожу ее. Поздновато, правда. Но поговорка про «лучше поздно» на моей стороне. До скорой встречи.
Поднялся, крепко пожал руку.
И – финита.
Холодноватым вышло прощание. Может, и впрямь Легат что-то не то сказал, и Очкарик захотел как минимум переварить сказанное, передумать и сделать какие-то выводы. Может, просто торопится куда-то или к кому-то. Главное, что точка не поставлена. В конце концов, чтоб все эти передвижения туда-сюда по тоннелю не мешали его работе в Службе, можно устроить так, чтобы он являлся к Очкарику максимум два раза в месяц и – по субботам. Просто чтоб видеться с ним. В конце концов есть же выходные! Суббота – сюда, воскресенье – дома…
По субботам, правда, традиционные планерки у Командира…
Ладно, разберемся. Как было написано на могиле или на перстне (Легат точно не помнил…) библейского великого царя: «И это пройдет…»
А что в сухом остатке?
А в сухом остатке – вполне самостоятельный Очкарик, который хочет сам лично принимать решения по использованию той информации, которую ему приносил Гумбольдт, следом – Легат, а теперь будет носить Диггер, если Конторе и Легату совместно удастся его уговорить.
И должность Консультанта – это всего лишь должность консультанта, а вовсе не Князя Тьмы, обольщаться не стоит, да и Легат уже давно ничем не обольщается. Поезд ушел. Возраст настал – чтоб малость поумнее быть. Хотя получается не всегда.
Никуда и ни к кому не заходя, как говорится – на росстанье, он неторопливо, минуя лифты, спустился по лестнице на первый этаж, постоял там, почитал на «доске информации» какие-то ненужные ему и вообще нечитаемые документы, порулил к выходу, показал офицеру свой пропуск и вышел на площадь.
Хорошо дышалось!
Солнце только начало скатываться к закату, вокруг детского универмага было людно – лето все-таки, пора отпусков и детских каникул, Железный Человек как всегда одиноко стоял посреди площади и бдел. Работа у него такая. Бдит и бдеть он будет ровно тридцать лет и три года – с пятьдесят восьмого до девяносто первого…
Кстати, о бдительности. Интересно, сняли слежку или Очкарик выдает желаемое за действительное?
Проверим перед отбытием…
Легат еще раз огляделся, никого подозрительного не узрел, мухой поймал такси и назвал адрес:
– К Панораме на проспекте Одноглазого.
Так ласково и кратко называли в Столице Фельдмаршала.
Таксист, конечно, тоже мог быть конторским наймитом, так и пусть везет Легата посмотреть очередной шедевр художника-панорамиста, автора разных панорам в разных городах.
Доехали. Расплатился. И пошел смотреть панораму, которую, к своему стыду, ни разу в жизни не видел. Хоть и почти всю жизнь прожил практически рядом.
Купил билет, потолкался в толпе экскурсантов, посмотрел действительно гигантский труд художника, поискал окрест себя подозрительных типов. Подозрительные были, но все они мало походили на службистов из Конторы. Уж больно много колорита! Идущий по следу должен быть невидимым и неслышимым. А тут хоть и в тишине искусство наблюдали, но – зуб Легат давал! – одни иногородние.
И все же ненароком выбрался из толпы, и все же отстал от нее, и все же сам в одиночку походил-посмотрел всякие детали воистину великанской работы, шагом-шагом отвалил к выходу и один покинул Панораму. Никто следом не вышел.
Легат постоял, подождал, потом быстро обошел здание Панорамы справа, перебежал улицу по подземному переходу и нырнул во двор дома номер четыре по проезду имени Фельдмаршала. А оттуда дворами дошел до моста кольцевой железной дороги, спустился к Реке и по берегу добрался, наконец, до дома Гумбольдта.
Было стыдновато: чего это он на старости лет в сыщика решил поиграть? Негоже. Тем более что все равно никакой слежки не заметил. Даже если она и была…
Вошел во двор родной школы – пусто было. Лето. Дернул входную дверь – открылась. В полном безлюдии походил по фойе первого этажа, где на стенах висели прямоугольники выпускных фотографий. Свет вполнакала горел, присутствия людей не ощущалось. Легат быстро нашел выпуск своего года и себя – с ежиком. Вид, надо сказать, не очень…
– А ты кто? – услышал вдруг и аж вздрогнул. Буквально.
Сзади стояла явная ночная сторожиха, не успевшая запереть входную дверь.
– У меня сын в этом году ученье завершил. Шел мимо, дай, думаю – на выпускную фотку гляну…
– Так каждому же давали! – удивилась сторожиха. – И сыну твоему тоже.
– Так разведенный я, – врал Легат. – А жена опять замуж вышла. Я фотки не видел. Вот и хотел взглянуть.
– Ну, гляди, – смилостивилась сторожиха. – Только быстро. Пять минут тебе. Закрывать должна… – и пошлепала растоптанными войлочными тапками по кафелю пола.
Легат на всякий случай нашел фотографии последнего выпуска, себя нашел – с дурацким ежиком на башке, волосы жесткими были, никакая толковая прическа не получалась. С возрастом, однако, помягчели, поседели и поредели…
Посмотрел. Умиления не испытал. И пошел прочь.
Со сторожихой попрощался вежливо.
Вышел на крыльцо: темнело уже. И никаких топтунов окрест видно не было.
А все ж пока шел к подъезду Гумбольдта, оглядывался. Ну, шли люди. Ну, дети бегали. Ну, пара мамаш коляски с новорожденными толкали. Ну, милиционер бодрым строевым шагом прошел по двору и скрылся в подъезде. В другом.
Тихо нынче во дворе было. Тихо и безлюдно.
Легат открыл дверь и вошел в подъезд. Доехал на лифте до нужного этажа, до искомой двери, и позвонил. Открыли сразу.
Гумбольдт-старший стоял на пороге и молча смотрел на Легата.
