Перехлюзд еле переставлял ноги, но брел к Торчку-на-Дыму. Колдун, потерявший способности. Самое жалкое существо на свете.
Жажда отбирала силы. Мага-неудачника тащила вперед исключительно злость. Он почти сразу же истер пятки до мозолей, теперь они саднили. В какой-то момент наказанный слуга Злебога услышал голос Ненагляды:
– Почто же ты меня бросил на растерзание врагу? Почто же оставил погибать в окружении? Говори!
Обвинения повторялись и повторялись, сводя с ума. Черный колдун спотыкался, падая на колени, вставал и продолжал упрямо двигаться. На голос старался не обращать внимания, но вопросы становились громче и настойчивее.
«Спятил? – со страхом думал Перехлюзд. – Или это совесть проснулась?»
– Не молчи, предатель, отвечай!
– Я тебе в верности не клялся, – просипел маг.
– Ты не справился с задачей и позорно бежал.
– Я отступил, чтобы собраться с силами.
– Смешно. – Голос демонически расхохотался… Колдун дотащился до ворот столицы Тридевяцкого княжества ближе к ночи. На улицах горели костры, сновали вооруженные кое-как горожане. Уставший и униженный волшебник нашел постоялый двор, высыпал перед хозяином пригоршню монет, потом пил, пил, снова пил воду. Выдохнул:
– Ужин в комнату.
И брякнулся прямо перед стойкой в обморок.
Очнулся на кровати. Рядом, на скамье, его дожидались лепешки и кувшин с чем-то душистым и вкусным. Не успел Перехлюзд приступить к трапезе, дверь бесшумно распахнулась, и в комнату вошли двое в темных одеяниях с капюшонами.
Первого колдун не узнал, зато второй, точнее, вторая… Ненагляда! Маг не мог ошибиться.
– Ты?
– И это он? – раздраженно и разочарованно спросил незнакомец. Голос его был резок и высоковат.
– Да, – ответила женщина.
«Точно, она! Значит, спаслась», – обрадовался Перехлюзд, и ему тут же пришло на ум совершенно иное: «Ее схватили, и она сдает меня этому хрену в плаще!»
Острее накатило чувство бессилия.
– Вставай, приходит пора решающего удара.
Мысли колдуна рассыпались, словно порванные бусы. Свой? Провокатор? Кто он? Тот, о ком говорил повелитель? Почему командует?
– Обуза, – бросил незнакомец, разворачиваясь к выходу, Ненагляда потянулась за неведомым командиром.
Не собиравшегося подчиняться Перехлюзда подхватило и поволокло вслед за парочкой в черном.
– Я сам! – крикнул колдун, проглатывая очередную обиду.
«Дай мне силы!» – беззвучно взывал он к Злебогу, но хозяин не удостоил его ответом.
Какие-то люди пригласили близнецов и Зарубу к себе. Немного еды, чуть-чуть браги, четыре часа отдыха. По городу разлетелся приказ князя: «Быть готовыми к рассвету наступать на ворога. Сотникам собраться супротив дворца в три ночи. Воинам спать в снаряжении и при оружии. Бабам, детям и старикам – уходить в степь».
Еле-еле поднявшись, Иван оделся, сунул руку в карман и застыл. Потом метнулся по остальным карманам, осмотрел пол.
– Где же газета? – пробормотал Старшой.
– Стибрили! – пискнула мышь, горестно воздевая лапки к потолку, и запричитала, словно баба-плакальщица: – Стырили, хапнули, тиснули! Стянули, слямзили, уволокли! Из-под носа увели, свистанули, прикарманили, ноги приделали! Похитили, спроворили, уперли!
Иван, как ни странно, не отставал от полевки, бормотал рассерженно:
– Значит, взяли, что плохо лежит? Слимонили, умыкнули, стащили, скоммуниздили?.. Унесли, стяпали, спионерили, своровали. Тьфу, отрыв башки! Гамаюн, я уже твоей болезнью заразился.
– Какая болезнь?! Тут покража, умыкание, похи…
– Даже не начинай, – угрожающе прорычал дембель.
«Козни Перехлюзда? – думал он. – Ну, он мог и просто нас удавить спящих…»
Из соседней комнаты пришел Егор.
– Я. Блар. Тичал. Погомло, – старательно выговорил он, протягивая брату «Алименты и Артефакты».
– Как же ты меня напугал, – выдохнул Старшой, пряча свое верное оружие. – Совсем не кемарил?
– Тен… Тне… Нет! – Ефрейтор расплылся в улыбке.
– Молодец, так держать! – Иван хлопнул увальня по плечу, понизил голос: – Честно признаться, мне не хочется участвовать в бою с теми уродами. Как бы найти Световита без советов старика?
– Ад, – сказал Егор, имея в виду «да». – Логовомолка.
– Головоломка, – согласился Емельянов-старший.
На улице, под светом ночного фонаря, близнецов поджидал Лютозар. Вечером он объяснил, что послан Люлякиным-Бабским присмотреть за хорошими людьми Егором и Иваном. Намекнул и на свои таланты в области решения скользких задач.
Парни от помощи не отказались, хотя ефрейтор считал, что щуплый и невысокий дядька вряд ли много навоюет.
– Привет, Заруба, ты тоже не подремал? – спросил Старшой, рассматривая черную одежду и японский меч у пояса разбойника.
– Особые упражнения помогают отдохнуть.
– Гляди, нужно отыскать колдуна по имени Световит. Здесь вроде Карачун главный. Других я не знаю. Как бы эту темку обрешать?
– Поищу. Вы дождитесь, в Потусторонь не ходите, ладно?
– Боишься пропустить вечеринку? – по-американски сострил Иван.
Разбойник ответил странно:
– Лица вернувшихся воинов говорят о многом.
Близнецы растерянно переглянулись.
– Встретимся у князя, – промолвил Лютозар и канул в темень.
– Тянитолкайский ниндзя, – пошутил Иван, не подозревая, насколько угадал.
Младший хохотнул. Смех, кстати, тоже получился странным: «ах-ах-ах» какое-то.
Старшого посетило ощущение, что весь мир сходит с ума, и он тоже, только чуть-чуть отстает. В самом сердце Тридевяцкого княжества, в славном городе Торчок-на-Дыму люди собираются воевать с четырехрукими упырями, пасущимися в огромном черном кресте, зачеркнувшем город. Шизофрения!
Стоящий рядом Егор сосредоточенно шевелил губами. Иван прислушался и различил стихи:
У рукомойни труп зеленый,
Зла тает цепь. Найду бетон.
И в нем Леночек. Код леченый.
Псом хоббит-поц цедит кругом…
«Ересь полная, а не Пушкин, зато слова все целые, – отметил Старшой. – Давай, братка, лечись».
Как ни парадоксально, но ощущение «вселенского баяна», как его охарактеризовал сам Иван, сменилось предчувствием прозрения, уже не раз посещавшим дембеля в Эрэфии. Естественно, оно опять ускользнуло.
Близнецы пришли на лобное место перед дворцом.
Князь спал в разбитом на краю площади шатре. Кругом сидели, стояли, бродили маленькими группками ополченцы. Вместе с хорошо вооруженными дружинниками на бой собирались и простые горожане. Когда арсенал закончился, в ход пошли старые трофеи – ржавые кольчуги, щербатые басурманские сабли, треснувшие шеломы… «И смех, и грех», – подумалось Старшому, а Егору ничего не подумалось, он самозабвенно читал стихи.
