— Да, получается, что действительно плохо,— согласилась я.— Ну тогда я, конечно, не возражаю.
— Лена,— подключился к нашему разговору Матвей.— А почему ты не предложила на эту должность Михаила Чарова? Ты собираешься его к себе брать?
— Нет, Павел Андреевич,— твердо сказала я и, глядя на его удивленно вскинувшиеся брови, объяснила.— Он, если со ссудой развяжется, то в Питер к Никитину уедет. И потом... Правильно ему генерал сказал: «Предавший единожды, кто поверит тебе».
— Ты права, Лена,— согласился со мной Матвей.— Я рад, что ты тоже так думаешь.
— Как генерал?
— Нет! Как я! — жестко сказал он и поднялся из кресла.— Все. Заканчивай дела на заводе и прямо завтра же отправляйся в архив — там, кого надо, предупредят и разрешение будет уже у директора. Пусть это будет твое первое задание.
— Хорошо,— я тоже встала.— Только, знаете, Павел Андреевич, я думаю, что мне лучше пока поработать там как бы от завода — вдруг на что-нибудь взрывоопасное натолкнусь. Вот и не хочу, чтобы меня пока с Семьей связывали.
Матвей и Пан переглянулись и рассмеялись.
— Кажется, ты излишне перестраховываешься!
— О, нет! — я протестующе подняла руки.— Только зачем искать приключений там, где без этого можно обойтись?
Они снова переглянулись и Матвей согласился:
— Хорошо. Пусть будет так. Но лично директора все равно предупредят. А пока,— тут он хитро улыбнулся, взял со стола большой красивый конверт и протянул его мне,— позвольте, глубокоуважаемая Елена Васильевна, пригласить вас на торжественную помолвку Ирины Максимовны Бодровой и вашего покорного слуги, которая состоится в эту субботу в усадьбе «Сосенки». Вам, как свахе, там отводится самое почетное место. Ибо, если бы не вы, глубокоуважаемая Елена Васильевна, то куковать бы мне бобылем до скончания дней.
— Павел Андреевич,— осторожно начала я, не решаясь взять конверт, словно он мог обжечь мне руки.— Помолвка — праздник семейный и я там буду не к месту... Как и, вообще, в «Сосенках»... Не думаю, чтобы меня там добром вспоминали...
— Ерунду изволите говорить, глубокоуважаемая Елена Васильевна,— жестким голосом перебил меня Матвей, сразу став серьезным.— Иначе говоря, Лена, дурь несешь! Моя семья обязана тебе очень и очень многим, а если кто об этом забыл, так я напомню! Так напомню, что мало не покажется! Ты из-за Бати волнуешься?
Я кивнула, старательно не глядя ему в глаза.
— Зря! — твердо сказал Матвей.— Совершенно зря! Конечно, сначала всем было обидно, но по здравом размышлении... — он вздохнул.— Разные вы с Батей... Совсем разные... Так что приказываю: попусту не переживать и в субботу присутствовать! Ясно? — с шутливой угрозой спросил он.
Я взяла конверт и, старательно подыгрывая ему, с шутливым, правда, только отчасти, испугом, воскликнула:
— Есть присутствовать! — и откозыряла конвертом.
Когда мы с Владимиром Ивановичем спускались по лестнице, он, думая уже о чем-то другом, сказал:
— Иди, ковыряйся в бумажках.. Что могла, ты уже сделала. И не совсем глупо, заметим. В случае чего — немедленно звони, в любое время. А уж, если ты мне понадобишься или новости появятся, то я тебя сам найду.— Тут он поднял на меня' очень серьезный взгляд и совершенно неожиданно сказал: — Кстати, близнецы сразу же после помолвки к себе в полк возвращаются. Так что, если ты хочешь что-нибудь Бате передать, то поторопись.
— Да нечего мне ему передавать, Владимир Иванович,— я пожала плечами.— Суду и так все ясно.
— Смотри, Лена. Тебе виднее,— неодобрительно хмыкнул он и ушел.
А я смотрела ему вслед и думала: «Матвей понимает, что мы с Батей разные и не осуждает меня, а Панфилов почему-то злится. Хоть бы уж в одну дуду дудели, а то один — в лес, а другой — по дрова».
На заводе Солдатов и Чаров искренне обрадовались моему появлению.
— Садись, Елена, я тебе сейчас кофе налью,— радушно предложил Пончик.
— Нет, Семеныч, я больше кофе не пью,— отказалась я и, мысленно посмеиваясь над его озадаченным видом, объяснила: — Сердце. Кардиограмма плохая, так что курить я тоже бросила. Вы уж будьте добры, не дымите при мне, не травите душеньку.
Я врала без зазрения совести, потому что с того момента, как узнала, что беременна, курить мне не хотелось совсем и табачный дым начал вызывать даже отвращение, а кофе Валя мне категорически запретила, но я и от этого не страдала.
— Да, Елена, загнала ты себя,— сочувственно пробормотал Солдатов.
— А с желудком у тебя что? — спросил Чаров.
— Так давно же известно, что все болезни от нервов,— я пожала плечами.— Вот гастрит и обострился. Да ничего страшного,— успокоила я их.— Я с завтрашнего дня в архив переселяюсь, буду в бумажках копаться, а это занятие мирное, можно даже сказать, успокаивающее. Надо мне кое-что до конца в этой истории прояснить.
Эти слова вернули их к нашей проблеме и они почти в один голос воскликнули:
— Ну, что тебе узнать удалось?
— Практически все, кроме... Чур, не смеяться! Мотивов. И предупреждаю сразу — рассказать ничего не смогу, не обижайтесь. Кстати, Семеныч, ты сказал Наумову, что ему бояться до декабря нечего?
— Сказал, конечно, но он жаждет подробностей.
— А что? Имеет право, да вот только всего я ему тоже сказать не могу, так что вы в этом отношении не одиноки и поводов для смертельной обиды у вас нет. Где он сейчас?
— Здесь. Он уже несколько дней, как целыми днями на заводе торчит,— хмыкнул Солдатов.
— Да-а-а? — удивилась я.— С чего бы это?
Мужчины только переглянулись и Чаров сказал:
— Сходи сама посмотри. Лучше один раз увидеть...
— Ну, вы меня заинтриговали,—сказала я, поднимаясь.— Хорошо, пойду доложусь.
В коридоре меня дожидались Слава, чей взгляд светился яростной надеждой, и Сергей.
— Ребята,— начала я.— Вопрос решился положительно...
— Какой вопрос? — удивленно спросил Сергей.
— Это тебе потом Вячеслав объяснит,— отмахнулась от него я.— Но! Это будет не завтра и даже не послезавтра. Поэтому требование у меня к вам пока только одно — держаться в рамочках и ни во что не встревать. Потому что, если вы чего-нибудь устряпаете, то... Сами понимаете, не маленькие. Ясно?
— Ясно, Елена Васильевна,— хриплым голосом ответил Слава и, прочистив горло — тут я поняла, как он до этого волновался — спросил: — А вы будете продолжать этим делом заниматься?
— Да. Сейчас расскажу кое-что Наумову, а с завтрашнего дня засяду в архиве. А почему ты спрашиваешь?
— Потому что мне очень сильно рожа того мужика в «Русском бистро» не понравилась и я предлагаю сказать Николаю Сергеевичу, что вам в Москве угрожали и вам по-прежнему нужна охрана,— твердо глядя мне в глаза, сказал он.— И мы будем при деле, и вам спокойнее.
